Игорь Середенко - Одесские хроники

– Почему? – спросил я, – ведь сегодня суббота, тебе не надо идти на работу.

И тут я вспомнил, что несколько дней назад она что-то говорила мне о том, что не сможет пойти на толчок. Я тогда не придал этому значения.

– Вечно ты все забываешь, – ответила она.

– Да, вспомнил, ты что-то говорила о выходных, – начал я осторожно, пытаясь вспомнить хоть слово.

– Дурак… – она помолчала немного, потом добавила, – дурак и старик.

Слово «старик» у нее появилось с тех пор, как я оказался на пенсии. Я уже начал привыкать к нему. Если бы его сказал кто-то другой, я бы без сомнения обиделся, но ее голос обладал волшебным действием на меня – я почему-то не обижался, когда она так злилась, ведь я все еще любил ее. Чтобы меня разозлить, ей понадобится что-то потяжелее.

Она молчала. Тогда заговорил я.

– Мы уже давно не занимались сексом, – смело сказал я, все еще ощущая тепло ее манящего тела.

– Об этом можешь забыть, – бросила она с явным неудовольствием.

– Ого! – удивился я. – Так кто ж у нас стареет? Я свой возраст не замечаю, и по-прежнему хочу тебя. Ты для меня… – несмотря на ее непонятное раздражение, я хотел сказать ей что-то приятное, но вдруг она оборвала меня упреком:

– И вещи свои грязные выноси в ванную, а не бросай где попало.

– Какие еще вещи? – удивился я.

– Рубашка уже неделю на тебе, и… и вонючие носки, провоняли всю комнату.

У меня не было слов. Я уже забыл о своем утреннем настроении, о том, что собирался сегодня сделать.

– Так и будешь лежать? – последовал новый упрек. – Ты же обещал сегодня пойти на толчок вместо меня. Нам стиральный порошок нужен для твоих вещей, гора собралась.

И тут я стал припоминать эти ее слова, на счет замены. Очевидно, я тогда за компьютером был, и не до конца понял ее тихие слова, сказанные за моей спиной.

– Да, это я помню, – оправдывался я. Но признать вину не хотелось, ее оскорбления, видимо, все же где-то в глубине моей ученой души, задели меня. – Нет ничего страшного, если не пойду сегодня, – продолжал я. – А на порошок возьмем деньги из коробки, в ящике стола. Там еще остались деньги.

– Их там уже нет, – тихо сказал она.

– Я точно помню, там было еще пятьсот гривен.

– Я их потратила, – осторожно сказала она.

– Как?… – удивился я. Обычно я о деньгах не думаю. Этим занимается она.

– Я заплатила врачу, – все так же тихо, словно виновный ученик, сказала она, – остальное пошло на лекарство, которое он прописал мне.

– Ты была у врача? – вновь удивился я. – Ты больна?

– Это не болезнь! – резко бросила она, словно обвиняя меня.

– Не болезнь? Что же тогда?

– Это возрастное, – спокойно сказала она.

– Не понял.

– Какая тебе разница… Ты только в школе пропадаешь, с учениками, с железками…

Ее голос внезапно надорвался и затих.

Странно, но теперь я вновь почувствовал, что это со мной уже было. Мне показалось, что все это я уже переживал. Тоже нежное волнение, обида, жалость, желание обладать и невозможность что-либо изменить.

– Что сказал доктор? – спросил я.

– Иди к черту! – внезапно вырвалось у нее.

– Но ты можешь сказать? – повысив голос, настаивал я.

Она внезапно распахнула одеяло, откинув его на меня, и села на кровати. Она была в ночной белой рубашке. Утренние лучи уже проникали в комнату, очерчивая тонкие линии ее тела. Несмотря на ее возраст, она казалась мне все еще молодой и сильной. Но глядя на ее полуобнаженную фигуру, после ее слов, мне она показалась какой-то утомленной, несчастной, словно вся ее прошлая жизнь высосала из нее все соки, оставив лишь согнутый скелет. На голове у нее была шерстяная шапочка.

– Врач сказал, что это климакс. Тебе это о чем-то говорит? – спросила она, с каким-то легким раздражением в голосе, заранее зная ответ.

– Ну, – я задумался, но кроме физических терминов я ничего не припомнил. – Кажется это… – начал я неуверенно.

– Это генетические изменения, которые происходят с женщиной в определенный период, – пояснила она раздраженным голосом. – Так что ты ко мне не приставай больше.

– Но ведь это проходит, раз в определенный период, – и тут я вновь обратил внимание на ее шапочку.

«Странно, зачем это она надела ее в кровати», – подумал я.

Она быстро вскочила на ноги, словно я нанес ей тяжелое оскорбление. Мне показалось, что я видел наполненные слезами глаза. Не успел разглядеть, она опустила голову.

Я тоже поднялся, подошел к старому креслу и тяжело опустился в него, словно уже и не собирался с него когда-либо вставать.