Ирина Федоровская - Другая Анна

Воскресенье было для принудительных рабочих выходным днём. Симины новые подруги с утра уходили гулять в город и звали её с собой. Девушка отказывалась, ссылаясь на желание учить немецкий.

– Я всегда старалась быть лучшей ученицей в классе, и немецкий знала лучше всех, – сказала ей как-то Наташа, – но так хорошо, как ты, я ни разговаривать, ни понимать по-немецки не могу. Незачем тебе всё воскресенье корпеть над учебниками, айда с нами в город гулять. Может быть, встретишь там кого-то из Золотоноши.

От её слов Симе было не по себе. А вскоре начальник лагеря предложил ей подработку-уборку его дома по выходным. Девушкам охотно согласилась: ведь если она будет занята по выходным, то подруги не станут звать её в город, и оправдываться больше не придётся.

Однажды Сима мыла окно на кухне в доме начальника лагеря и услыхала доносящийся из комнаты стон. Это стонала дочка хозяина, четырнадцатилетняя Грета.

– Что случилось? – спросила её Сима.

– Математика, – плачущим голосом объяснила Грета. – Терпеть её не могу. Домашнее задание сложное – ничего не решается.

– Математика была моим любимым предметом. Может быть, я смогу тебе помочь?

Задание оказалось довольно лёгким, и Сима быстро справилась с ним.

– Вот спасибо, – обрадовалась Грета. – Без тебя я бы ничего не решила.

– Не за что меня благодарить, – улыбнулась Сима. – Это задачи совсем не для Альберта Эйнштейна.

– Наша учительница физики сказала, что Эйнштейн- это обыкновенный мошенник, который хочет навязать миру какую-то фальшивую теорию, поэтому мы должны быть счастливы, что избавились от него.

На следующей неделе задание по математике было до того сложным, что Сима с трудом решила заданные Грете задачи. А когда через неделю она снова появилась в доме начальника лагеря, школьница встретила её восторженной улыбкой:

– С домашним заданием по математике на прошлой неделе справились только я и Феликс – лучший математик нашего класса. В знак благодарности я решила сшить тебе платье. Сейчас я сниму мерки, а на следующей неделе ты сможешь его забрать.

На следующее воскресенье платье было готово. Сима надела его и была приятно удивлена: оно идеально облегало её фигуру и было сшито профессионально. Несмотря на сложный фасон, Сима не увидела на своём новом платье ни одного кривого шва, ни одной ассиметричной складки. Сомнений не было: эта четырнадцатилетняя девочке шила куда профессиональнее чем Соня, считавшаяся лучшей портнихой Золотоноши.

– Платье просто замечательное, спасибо, – поблагодарила Грету Сима. – И бирюзовый- мой любимый цвет. Ты выбрала его просто так или догадалась, что этот цвет мне идёт?

– Я вижу, кому что идёт. – объяснила ей Грета, – потому что для меня это необходимость. Ведь я собираюсь стать модельером.

Однажды ненастным осенним днём Сима возвращалась в свой барак после работы у начальника лагеря усталой и встретила Эрнеста и его подругу Моник.

– Жозефина, у меня есть хорошая новость, – сказал Эрнест и, оглянувшись по сторонам, шёпотом добавил:

– Вчера ваши взяли Киев.

– Откуда ты знаешь? – лицо девушки озарила счастливая улыбка.

– Мы с Моник постоянно слушаем радио союзников. Так что это точная информация.

– Но ведь это запрещено. А вдруг вам поймают?

– Кто не рискует, тот не выигрывает, – улыбнулся Эрнест. – Всё будет в порядке, Жозефина.

Симину усталость как рукой сняло. Киев свободен- значит мама тоже свободна! У Симы словно крылья выросли, казалось, ещё немного- и она полетит как птица. Девушка некоторое время посидела на своей кровати и захотела снова услышать что-то об освобождении Киева, поэтому отправилась в барак, в котором жил Эрнест.

Через открытое окно Сима увидела, что Эрнест сидит на стуле и читает газету. К нему подошёл Бенито, молодой тщедушный с виду итальянец, который работал в одном цехе с Симой и Эрнестом подсобным рабочим. Многие считали Бенито недотёпой, иногда пытались обидеть, но безуспешно, потому что Эрнест всегда его защищал.

Подойдя к Эрнесту поближе, Бенито спросил:

– Тебе не кажется, что Жозефина еврейка?

– Нет, не кажется. Ведь у неё светлые волосы и голубые глаза.

Сима побелела от страха и прижалась к стене барака, чтобы быть незаметной для собеседников.

– А я тебе говорю, что она еврейка! – стоял на своём Бенито.

Француз отшвырнул газету и, покраснев от гнева, вскочил со стула. Таким злым Сима его ещё никогда не видела. Эрнест, который был на голову выше Бенито, схватил его за шиворот, и, глядя на итальянца сверху вниз, закричал: