Татьяна Янковская - Далекое-далекое лето

Что же лучше? Вызвать и начать поиски сразу? Но что они найдут в темноте? Ждать до утра? А если до утра он замерзнет или истечет кровью и умрет? Что обычно делают в таких случаях? Но такого случая Инге и барменша не припомнят. Они переживают вместе с Ксенией. «Если с вашим мужем все в порядке, с него шампанское. Задал нам тут всем работы! – говорит Инге. – А вообще, я удивляюсь вашей выдержке. Другая на вашем месте уже билась бы в истерике, самой бы впору скорую вызывать. Я тут навидалась разных нервных жен за двадцать лет».

Что она знает, эта славная швейцарская немка? Если б не рейтузы, если б не те рейтузы, связанные за одну ночь много лет назад и сделавшие ее виртуозом вязания, вертолет бы уже летел, и Сашку, если он жив, паршивец, ждал бы назавтра солидный счет. А у Ксении благодаря тому случаю есть закалка. В глубине души она верит в Сашкину счастливую звезду, которая сбережет его, и знает его ничем не объяснимое… Что? Безответственность? Бесчувственность? Неспособность к состраданию? Непрактичность? Привычка к жизни, обращенной вовнутрь? Инфантильность? Черт его знает, что это такое – наверно, все вместе. Она вспоминает старую историю, и это помогает сдерживать нарастающую панику.

Наверное, сейчас многие молодые мамы не умеют вязать. А зачем? Все можно купить. Если дорого, купишь на распродаже. Но в 80-е годы в России невязавшая женщина была такой же редкостью, как и женщина без единой пломбы во рту. Ксения была как раз такой женщиной. Она не только не вязала, но и пломб не имела, чем повергала в священный ужас впечатлительных зубных врачих. Когда беременной она пришла провериться к зубному, врач ахнула и позвала работавших в том же кабинете коллег заглянуть ей в рот. А спустя несколько лет на медосмотре в НИИ, где Ксения работала, приглашенная дантистка так возбудилась, проверяя ее зубы, что вышла в коридор и позвала людей из очереди, чтобы те разделили ее профессиональный восторг. «Вы только посмотрите, какие зубы! Здоровые, красивые. Как это вы их сохранили? Никогда не видела, чтобы в тридцать лет у женщины не было ни одного плохого зуба. Где вы росли, что ели?».

Вот и Вика туда же: «Боже мой, Ксенька, ну где ты росла, откуда взялась такая? Вроде не безрукая, а петли накидывать никак не научишься. Вот, смотри». Но сколько Ксения ни смотрела, все было без толку. Вика, например, петли сверху накидывала, а Ксюшина мама их как-то снизу поддевала. Ксения пробовала и так и эдак, но не втянулась. Тут ведь прочувствовать надо, до автоматизма дойти. И как это люди вяжут и при этом еще телевизор смотрят? Так что если Ксения покупала хорошую шерсть или распускала старый свитер, то мама вязала ей шарф и шапочку, а Вика говорила: «Ладно уж, неси пряжу, Дашке твоей сарафан свяжу». И Ксения рассталась с мыслью овладеть сей премудростью.

Но вот Даша подросла, пошла в школу, и однажды, вернувшись с работы, Ксения застала дочь с вязанием в руках: Даша вязала кукле сарафанчик!

– Мамочка, но это же так просто, смотри!

– Да когда же ты научилась?

– Когда у бабушки была в воскресенье, она мне показала. Хочешь, я тебя научу?

Как можно не хотеть, чтобы твой ребенок научил тебя вязать? Да хоть чему угодно научил бы! Ксения решила начать с простого: она как раз распустила свой черный свитер и решила, что свяжет из этой шерсти теплые рейтузы для Даши. А что еще свяжешь ребенку из черной пряжи? Начнет в пятницу вечером, когда Саша уйдет на встречу с ребятами из турпоездки, он недавно вернулся из Германии. Год назад она тоже ездила, правда, в Чехословакию, и они тоже потом собирались, смотрели слайды. Ее слайды оказались тогда лучшими в группе, а от Сашкиных вообще все попадают.

Итак, за работу, товарищи! Ксения начала медленно, Даша ей помогала. Потом они поужинали, и дочь пошла поиграть с соседскими детьми, а она продолжала уже самостоятельно, постепенно набирая скорость. Потом Даша легла спать, и Ксения перешла в другую комнату. Пальцы двигались все проворнее, и она уже получала удовольствие от собственной ловкости, от ритма своей работы. Жаль, не спросила Сашу, когда он вернется. Уже полдвенадцатого, пора бы.

Она тихонько завела пластинку. Под Вивальди хорошо вяжется, и то и другое успокаивает. Пластинка кончилась. Метро уже не работает, скоро перестанут ходить трамваи. Куда же он поехал? В каком районе живет эта девица, у которой они собирались? Телефона он не оставил, а ей и в голову не пришло спросить. Так. Пора убавлять петли, отсюда штанины начнут сужаться. И пора бы позвонить в милицию. Но в милицию звонить она не будет: года три назад, когда Саша позвонил с работы, что вечером поедет к Саенко работать над статьей, в три часа ночи она не выдержала и позвонила в милицию, и как раз когда ей ответил дежурный милиционер, повернулся ключ в замке, и в прихожую вошел Саша. Он просто засиделся у Саенко, после ужина они продолжали обсуждать статью, потом Сережа стал показывать свои картины – Саша и не знал, что у него такое хобби, во талантище! – и про время забыли, а телефона у Саенко не было… Нет, звонить в милицию она не будет. К какой же из девиц они поехали? Постой-ка, где же дневник поездки? В нем, наверно, и телефоны чьи-то есть. Игоря, например. Да, но Игорь тоже там. Может быть, его родители что-нибудь знают? Но не звонить же им среди ночи! Ксения нашла толстую тетрадь в стопке на письменном столе. На первых страницах ее рисунки – какие туфли ей привезти из Германии, какую сумку. Надо же, как точно он нашел то, что она хотела! Да еще и перчатки того же цвета привез – такие хорошенькие! Вот описание первого дня, второго… Вот, наконец, несколько имен с телефонами. Два женских, одна из девиц живет на Гражданке. Туда, видимо, они все и поехали. Звонить или не звонить? А если он специально не позвонил ей? А если он вообще решил уйти от них с дочкой, вот просто так, ничего не объясняя?