Олег Ашихмин - Тонкости

– Тойво,– представился специалист.

Егор слегка вскинул брови.

– Он финн, – пояснил Владимир, заметив его удивление.

Так вот. Сантехник Егора был финн.

Когда Владимир строил дом, Тойво делал в нем всю инженерию: отопление, водоснабжение, вентиляцию и все прочее. Дом он знал, как свои пять пальцев, поэтому Владимир Егору посоветовал оставить его для обслуживания всех инженерных коммуникаций.

– Он, конечно, дороговат, но свое дело знает отлично. Более аккуратного и толкового работника я не видел.

Владимир входил в десятку крупных бизнесменов Петербурга, поэтому если уж он так говорил о наемном специалисте, значит, так оно и было.

Тойво не был похож на финна. Скорее на обычного светловолосого русского мужика, среднего роста, с крепкой коренастой фигурой, лет пятидесяти. Ему запросто пошло бы имя Иван или Сергей. Когда они познакомились поближе, Егор ему об этом сказал.

– Не сильно ошибся,– улыбнулся Тойво,– моего отца звали Иваном, а меня зовут Тойво Иванович.

– Необычное отчество для скандинава, – пошутил Егор.

У России с Финляндией на протяжении незначительной финской истории, незначительной в сравнении с Российской, было много общих больших и маленьких историй. Об этом Егор мог прочитать небольшую лекцию, что он и сделал, когда они с Тойво разговорились, готовясь к монтажу нового оборудования в котельной.

Во, первых Финляндия как государство была образована не без помощи России.

Из под влияния шведов финны вышли на русских штыках. А самостоятельным государством страна тысячи озер стала благодаря Ленину. Более того, за то, что финны позволяли и помогали на своей территории прятаться и скрываться от третьего отделения царской охранки социалистам и террористам, а впоследствии революционерам, Владимир Ильич финнам дал еще и землицы, урезав от бывшей Российской Империи. Правда Сталин ее потом забрал назад в ходе белофинской войны, на которой, кстати, воевал Егоров дед по отцу и был так изранен, что не смог пойти на фронт в Великую Отечественную. Зато дед по матери почти дошел до Берлина.

Егор тоже воевал. Как и девяностые годы своей нищей юности, так и армию, Егор не любил вспоминать. Но поддавшись магии истории, пересечению судеб людей и даже государств, он поделился с Тойво одним своим наблюдением.

Срочную Егор служил в Чечне. В 1999 году, находясь неподалеку от Аргунского ущелья, одной темной морозной ночью Егор как-то сделал для себя неожиданное открытие:

– Мой прадед Андрей Ябров получил Георгия на Балканах в Русско-Турецкую. Его зятья, то есть мои деды, безвинно расстрелянные красными, с германского фронта Первой мировой все четверо пришли в крестах. Дед Петр воевал в белофинскую, второй дед, тоже Петр, закончил Великую Отечественную 16 апреля 1945, младший брат отца дядя Миша воевал в Афгане, я вот теперь любуюсь красотами кавказских гор… Что ж это планида такая или неотвратимость судьбы, воевать всем в чьих жилах течет казачья кровь!?

Тойво задумался. Но как истинный скандинав, промолчал. Потом все-таки добавил:

– Это не потому, что ты из казаков, просто Россия всегда много воевала. Русских много, а финнов мало. Мы предпочитаем не воевать.

У Егора аж под сердцем кольнуло. Он вспомнил Кавказ, вспомнил пацанов, которые так и остались навечно в тех замерзших горах, вспомнил, как несколько лет после Чечни терзался, зачем нужна была эта война, кому нужно было, чтобы одни россияне убивали других россиян. А финн все доходчиво объяснил – просто русских много. Вот и в революцию, одни русские, убивали других. Время идет, а история не меняется. Жизнь в России никогда ничего не стоила.

Он опять вспомнил, ту морозную ночь под Аргуном, вспомнил, как до этой же самой мысли он додумался, но по-другому. Просто тогда он думал о казачестве, а сейчас финн навел его на мысль, что эта трагедия куда ужасней была и есть в истории русского народа.

Тогда в Чечне, находясь в дозоре и сжимая холодный автомат, чтобы не уснуть, он думал о том, что не нужно иметь университетский диплом историка, чтобы понимать, что казачество советской властью было истреблено, выхолощено и погублено под корень. Даже когда в его присутствии кто-нибудь нынешних казаков называл ряжеными, Егор даже не обижался. Этого уже никогда не восстановить. Целый класс уникальных людей, беспощадных воинов и великих тружеников коммунисты свели в сырую землю.

– К тому же, что такое казачество, – продолжал про себя Егор, ежась от холода и думая, чтобы ни в коем случае ни рожком, ни цевьем автомата не задеть и не чиркнуть по ледяным камням, – Это, прежде всего, дух и отношение ко всему, то есть мировоззрение. Этому не научить и не привить. Это должно быть в крови, как у моей бабки было, как у отца. Во мне это есть, – с гордостью думал Егор. Но чувство гордости быстро проходило, потому что Егор как историк знал, как все обстоит. Его этому учили пять лет. Он знал, что в его стране, за семьдесят лет советской власти и без того не у самого развитого народа было напрочь отбито чувство уважения и к частной собственности и к личности. Собственности ни у кого не было, а жизнь в России всегда стоила копейку, кто у нас не воевал или не седел? Разве есть в России такая семья?