Амаяк Тер-Абрамянц - Последний русский интеллигент. Повести

Чтобы не отставать от них, я тоже вырезал фигуры, которые оказывались, однако, более грубыми и неуклюжими и одевал их в военную форму: гимнастерку с медалями или военно-морской китель с золотыми ветвями на воротнике, – на большее разнообразие меня не хватило. Оставалось решить проблему штанов и сапог, но вырезать их было довольно сложно, к тому же их было чрезвычайно трудно подвесить, чтобы они не свалились и не отсоединялись от ног, и я решил просто закрашивать то, что было ниже пояса: галифе с сапогами или черные брюки, но тогда и вся затея с переодеванием теряла смысл, ибо к галифе не подходил китель, а к брюкам – гимнастерка. Поэтому свои фигуры я стал закрашивать и в верхней части.

С бумажными красавицами и солдатами мы со Светой разыгрывали что-то вроде театральных сценок, изображая какие-то разговоры между ними: солдат гордо отправлялся на войну, красавица клялась его любить и ждать. Люда только рисовала и не принимала участия в наших играх, считая якшаться с малышней ниже своего достоинства. Она была всего на несколько лет старше и ужасно этим гордилась, за что Света в отместку часто ее дразнила: «Людка-верблюдка!…»

Но иногда наши игры приобретали совсем иной характер. Насколько я помню, инициатором всегда была Света, очевидно, вследствие того, что девочки раньше созревают. Любопытство к тому, чем отличаются мальчики от девочек, смешивалось с первыми проблесками чувственности.

– Давай играть в докторов, – предлагала Света.

– Давай, – соглашался я.

– Только для этого надо снять трусики, ты покажешь, что у тебя там?

– Только если и ты покажешь.

– Сниму.

– Тогда и я тоже.

Несмотря на то, что нам никто ничего не говорил, каким-то образом мы знали, что занимаемся чем-то запрещенным, почти страшным, о чем ни в коем случае не должно быть известно родителям.

И, тем не менее, Ольга Петровна застукала нас, когда мы «играли в докторов» на кухне, сидя на цинковом баке с грязным бельем.

Невозможно описать ощущения ужаса и унижения, которое я тогда испытал. Я плакал и умолял ничего не рассказывать моим родителям. Рыдала и Света, страстно обещая, что мы «никогда-никогда больше не будем!», умоляла не говорить отцу.

Желая устроить примерный суд, чтобы раз и навсегда отбить у нас охоту к подобным играм, Ольга Петровна потащила нас к дяде Саше (благо, моих родителей дома не было).

Артист Тиунов сидел у себя в комнате и, готовясь к очередной охоте, набивал толстые желтые гильзы порохом и дробью, когда пред ним предстали маленькие рыдающие грешники.

– Вот скажи им, скажи им… – настаивала Ольга Петровна. Артист Тиунов безмолвно и изумленно смотрел на нас, видимо, не зная, что и сказать, и мысленно кляня жену, поставившую его в такое дурацкое положение. Он был явно не готов к роли грозного верховного судьи, которую уготовила для него жена.

– Вот скажи им… – продолжала настаивать она, но ему определенно нечего было сказать. До сих пор помню его ошарашенные удивленные голубые глаза.

– Пусть дадут слово, что больше этого не повторится! – наконец вывела его из затруднительной ситуации жена.

– Да, пусть… – согласился он.

Надо ли говорить, с какой готовностью, с каким жаром и искренностью мы дали это слово… Никогда! Никогда это не повторится!

Это повторилось примерно через полгода.

Прошло сорок лет. Какова судьба этих добрых русских людей, что с ними? Связь с ними давно утеряна. Правда, старшая Люда приезжала как-то к нам в Подмосковье после поступления в Ленинградский медицинский институт со своим молодым человеком. Я еще учился в школе, уже вытянулся и обнаружил, что Люда вовсе не высокая, как это мне казалось раньше, а маленькая и хрупкая. С тех пор мы никогда о них не слышали. Кто мог тогда предположить, что появится когда-то такое никогда не существовавшее государство, как Казахстан? Еще недавно это предположение могло бы вызвать только смех. – Доказательство того, что история возникает не из очевидности, а из сущего бедлама. Теперь, когда границы проехали по судьбам миллионов людей, нам не до смеха. Где теперь Света? Хочется думать, что теперь у нее своя семья, дети… Наверное, из нее получилась хорошая женщина, хорошая мамаша…

Каждый день пребывания в Казахстане был пронизан особой семипалатинской тоскою. А по ночам снился башенный Таллин, море, корабли на рейде…

Таллин и в самом деле здесь казался сном: казалось, не может существовать такой прекрасный город в том же мире, в котором живет неказистый Семипалатинск, где хорошего – лишь вечно синее небо да дикие наигрыши трехструнной казахской домры, которые доносились изо дня в день из радиоприемника.