Михаил Земсков - Когда «Мерло» теряет вкус

– Ты забываешь, что одновременно с выставкой в городе проходило еще до фига всего. К сожалению, так получилось… Мы ничего не могли сделать с датами. И с пиаром были проколы. Но это совсем не значит, что выставка провалилась. Учитывая все факторы, посещаемость можно назвать очень хорошей.

– Я понимаю. И не виню ни тебя, ни… Как его? Все время забываю, как зовут вашего нового директора.

– Леонид Анатольевич.

– Да, Леонида Анатольевича. Просто жалко упущенный шанс, – я отпустил деревянную руку, которую прижимал в месте откола. Скульптура приняла прежний вид.

– Ты – гений! – Юля радостно вскочила с дивана и пригляделась к склеенному месту: – А будет держаться?

– Должно держаться – если только снова не ронять.

– Совсем не видно! Ты просто мой спаситель, Егорка… – Юля обняла меня и поцеловала в щеку. Олежка подбежал к маме и обнял ее ноги.

Я поставил скульптуру на место. Юля с Олежкой обошли ее вокруг.

– Классно, – снова улыбнулась Юля.

– Больше никаких палок в зале! – я с наигранной строгостью погрозил Олежке пальцем и повернулся к Юле: – Кстати, как новый директор себя ведет?

– Ну-у-у, – протянула она, и улыбка сошла с ее губ, – странноватый он. Иногда кажется, что какой-то недобрый. А иногда – наоборот… Вроде нормальный, даже смешной.

– Кого смешит – тебя или посетителей?

– По-разному, – усмехнулась Юля, – непредсказуемый он часто. Честно говоря, твои работы ему не очень нравятся.

– Какая разница… Ему-то главное – их продавать.

– По-моему, потому и не нравятся, что плохо продаются в последнее время… Может, я зря сказала… – Она вопросительно подняла брови и наморщила носик, – но я просто предупредить хотела.

– Неважно… – махнул я рукой, хотя на душе стало тревожно.

– Федоров две новых работы принес – хочешь посмотреть?

– Хочу.

Мы вернулись в кабинет, и Юля достала картины:

– Он пока просил их не выставлять. Обещал через неделю еще две принести, и чтобы мы тогда сразу все вместе вывесили.

Я поставил картины на пол у стеллажей и отошел на максимально возможное расстояние к противоположной стене. Юля с Олежкой сели на диван.

Живопись Федорова мне всегда нравилась. Вроде бы обычный примитивизм, но есть и что-то особенное, притягивающее взгляд – в оттенках, в мазках…

– Мама, ты хочешь, чтобы дядя Егор стал моим папой? – услышал я шепот Олежки.

– Что за глупости?! С чего ты решил? – ответный, с наигранным возмущением, шепот Юли.

– Когда он приходит, ты все время вертишь головой.

– Я верчу головой?

– Мне он тоже нравится. А вообще-то, мам, я могу и без папы обойтись. Так что на этот счет ты не беспокойся…

Юля тихо рассмеялась.

Домой из ЦДХ я поехал не на метро, а автобусом. Пассажиров было немного. Я оглядывался по сторонам, смотрел в окно. Люди в салоне были напряжены, время от времени переглядывались. По улице однообразным потоком спешили машины. Я вдруг ощутил, что этот мир абсолютно готов к своей смерти и каждый предмет в нем пропитан ожиданием конца. Настолько, что наверное никто не удивится, если пресловутый конец света наступит в следующую секунду…

Потом в глубине автобуса, за чьими-то плечами, я увидел девушку с длинными распущенными волосами. У меня внутри похолодело, стало как-то тревожно и тоскливо. В следующее мгновение я понял, почему. В голову пришла странная мысль, что мне очень сложно – практически невозможно – приблизиться и, тем более, познакомиться с идеально красивой девушкой. В моем мировосприятии настоящая красота недоступна, она всегда остается на определенном расстоянии, неуловимой. Как предел в математике – к нему можно только стремиться, но невозможно достичь. А если вдруг достигнешь и схватишь красоту, то нарушишь в ней что-то важное, ее внутренний баланс и гармонию. От чужого прикосновения она потеряет свою самость, в которой была красотой.

Встретившись со мной взглядом, девушка отвернулась. Через две остановки я вышел.

В Алма-Ате было тепло, даже, можно сказать, жарко. Середина сентября здесь вполне еще может сойти за лето – за август или даже за июль… Из аэропорта я направился прямо к маме домой. Если ее увезли в больницу, то соседи, с которыми мама поддерживала дружеские отношения, должны знать, в какую именно…

Старый двор – двор моего детства, «сталинский» трехэтажный дом. Ностальгия накатывает волнами – одно воспоминание за другим. Восстановление связи между видимым забором, старой детской площадкой и ощущением целого мира, целой жизни, которая когда-то незримо, но так прочно была к ним привязана…