Сергей Триумфов: Паутина любви. Рассказы

Я прикасался губами к белой с детской незащищенностью коже твоего живота и думал, что навеки заблужусь на этой чуткой к моим губам равнине. Но долина закончилась горами. Два близнеца и два пика, вершин которых почти не видно. Для меня было бы забраться на вершину Джомолунгмы проще, чем покорить высоту твоих вершин. Я обходил их губами, я чертил ту самую восьмерочную бесконечность, и понимал, что мне никогда не взять такой высоты. Кожа на крутом изгибе, который переходил в животик была настолько тонка, что казалась прозрачной. И кончено, здесь я сорвался и опять попал в долину. Пришлось начинать с противоположной стороны. Там был более пологий подъем, но очень долгим. Но все-таки я добрался до гордо и независимо возвышающегося соска. Он был розовым и прозрачным. Такими, наверно, бывают горы, когда их освещает всходящее солнце. И твой сосок был похож на туманно-розовый сердолик. Он был строг и нежен, и пах твоей кожей, детским молоком и желанием. И, конечно, как всякому покорителю недосягаемых высот мне не хватало воздуха, кружилась голова, но хотелось кричать всем сверху: «Я здесь на вершине. Разве может быть кто-нибудь счастливее меня». Я научился летать между двух вершин, они ждали прикосновение моих губ и, казалось, эти упругие бутоны вот-вот превратятся в прекрасные нежные розы.

Мне вдруг захотелось стать твоим маленьким ребенком, которому при первом же крике ты подсовывала бы или одну, или другую грудь. Только оторвать меня от них было бы не возможно. И я целовал твои твердые от волнения соски и пил и пил твое желание и терял голову на вершинах двух самых высоких гор в мире. Эти вершины с глубоким внутренним вздохом поднимались, а потом резко опускались. И я падал вместе с ними, а потом снова взлетал на сумасшедшее небесную высоту. Так горы дышат перед извержением, когда лава уже через край, и сил ее удержать внутри себя больше нет.

И действительно в выдохе ты еле прошептала: «Я больше не могу», и твои руки, безвольно гладившие мою голову, вдруг с такой силой надавили на спину, что я оказался в тебе. Только что желание мое не могло найти выхода и упруго до синяков упиралось в твои ноги, настойчиво стучалось в не преступную твердость твоего лобка, но не находило дороги. Ворота на секунду распахнулись и тут же накрепко захлопнулись. Я оказался в сладком плену, в котором я был уверен, ждало меня какое —то сказочно-неземное блаженство. За воротами осталось земное блаженство, а здесь появилось неземное. Я замер. Действительно, здесь внутри над горами и долинами твоего желанного тела бурлила огненная лава страсти, беспощадная сила которая не знает слова «нет», которая может испарить реки и спалить леса и города, но и может поднять на такую высоту, где никто еще никогда не бывал. Там было все чудесно и непривычно. Я двигался медленно, стараясь не пропустить каждый миллиметр той сказки, в которую я попал, стараясь запомнить новые ощущения на каждом миллиметре удивительного пути. Но запомнить и понять там, внутри тебя, было просто не возможно, потому что разум остался там, снаружи, а здесь в обжигающей пляске правило головокружительное сумасшествие. Я не смог дойти до конца, потому что конца просто не было, и вернулся назад, но ворота были накрепко закрыты. На второй раз прошел и быстрее и дальше, и с каждым разом величина покорения и скорость почему-то увеличивались.

Нельзя в одно время покорять подводные пространства и вершины. Но с тобой, оказывается, возможно невозможное. Я находился на вершине двух самых высоких и замечательных гор и мог наслаждался самыми невероятными глубинами. Из твоих приоткрытых губ раздался глухой далекий стон, как будто он прорывался из самых потаенных глубин твоего тела. Оно изогнулось и по нему, словно дрожь, пробежала слабая волна. Да, та самая волна, которой может обладать только женщина.

Наши лица были так близки, что просто все расплывалось перед глазами. Ты поцеловала меня в губы, потом все сильнее и сильнее, а потом до конца не выпускала. Ты, словно, хотела в этом бесконечном и отчаянном поцелуете, предупредить меня, спрятаться от наступающей безысходности. Наверно, пыталась объяснить, но наши языки упирались друг в друга, они без нас о чем-то своем общались безумном танце.

Твои стоны становились все чаще и громче. Они проникали в меня, заполняли все, что было можно внутри меня, и на их звук откликалась каждая часть моего тела. Оно пело. И если сначала твои стоны были похожи на переливчато-малиновый звон, то с каждым выдохом они приближались к грозному набату. Если сначала они были редки и слабы, то постепенно они звучали громче и чаще. Ты словно руководила моим телом, потому что мои движения становились все быстрее, сильнее и безрассуднее. Приближался девятый вал.