Алия Амирханова - Не покинь мир невеждой

Всему виной были высокие горы с белоснежными вершинами, не полностью тающего даже летом снега. Горы были не где-то там, а совсем рядом – до Ташкента рукой подать. Множество мелких и не очень речушек, словно пичужки в жару, облепили подножие этих каменных исполинов, с вершин которых, порой по едва заметным проточенным водой руслам, летом стекала к ним живительная влага тающего снега, жадно ими поглощаемая. А излишки, как драгоценный бриллиант, аккуратно, не разбрызгивая ни капли, уносились ими – в долину, к берегам их родной матери – тяжёлой в гневе реки Ангрен, которая всегда сама решала, куда ей течь дальше.

Но смелая рука человека решила вмешаться в природу, и в тридцати километрах от Ташкента было решено построить искусственное водохранилище, чтобы летом брать из него воду и орошать хлопковые поля, которых в Узбекистане, в частности – в окрестностях Ташкента, было несчётное количество. И воду для этого водохранилища как раз и взяли у своенравной реки Ангрен.

Водохранилище получилось огромное и протянулось на несколько тысяч метров, как в длину, так и в ширину. Весть, что близ Ташкента появилось море, пусть и искусственное, и что на его берегах строится посёлок, облетела весь Узбекистан. И потянулись к этому морю, в посёлок, множество людей, оказавшихся в Узбекистане в поисках жизни лучшей, но много было и тех, кто оказался там по злой воле обстоятельств: насильно депортированные во времена Великой Отечественной со своих родных мест крымские татары, корейцы, турки-месхетинцы. Не привязанные к узбекской земле памятью предков, кочевали они по этим краям в поисках лучших мест.

И вскоре посёлок разросся. Белые поля парников своим плёночным покрытием стали визитной карточкой крымских татар, обосновавшихся в посёлке. В окрестностях появились заливные рисовые поля корейцев, и базары заблагоухали ароматами их кухни, слышными уже за несколько десятков метров. Узбеки учились растить овощи и рис, а не только хлопок и опиум. Игрались свадьбы на любой вкус, рождались дети в смешанных браках. Многонациональный посёлок на берегу рукотворного моря превратился в оазис среди сухой, изнуряющей жары, и стал достопримечательностью близлежащих мест, любимым местом отдыха…

Ночь в Бухару приходит рано. Совершенно неожиданно чёрное покрывало откуда-то сверху падает на землю и, словно невидимый громадный ластик, сразу же стирает всё живое и неживое вокруг. Вмиг становится темно, пустынно, тихо и мрачно. Всё замирает, ничего не видно, хоть глаз выколи.

И вот как-то раз, когда такая ночь, словно кошка, перемазанная дёгтем, кралась по улицам Бухары, вынуждая редких прохожих в страхе замирать и готовиться к смерти, принимая скрип калиток, за крадущегося злодея с ножом в руках, – по старым узеньким и пыльным улочкам быстрым шагом шёл юноша.

Эти, ручьям подобные, улочки тянулись между стен высотой в почти два этажа с обеих сторон, которые образовывали глинобитные дома, располагающиеся так близко друг к другу, что казались сплошной высокой стеной с редкими вкраплениями невзрачных, едва заметных, обветшалых деревянных калиток, служащих входом внутрь. У жителей Востока издревле было принято строить дома по периметру, оставляя двор в центре, что, как раз и способствовало превращению улочек между домами в нечто наподобие дна ущелья: высокие стены гор по бокам и зловещее одиночество внизу. Эта уединенность и тишина пугают, так как не знаешь, что или кого ожидать за поворотом или сверху.

Юноша, на голове которого была чалма, кутался в чапан и, похоже, тоже боялся, потому как шёл не слышно, едва касаясь земли, словно старался не быть обнаруженным. Он шёл быстро, не оглядываясь, глядя лишь себе под ноги. В одной из рук, спрятанных в рукава чапана он держал завернутый в холщовую материю острый нож. Путь до кладбища был не близким, и юноша нервничал. Ему предстояло многое успеть сделать, а в его распоряжении была лишь ночь, которая в тех краях так же рано и неожиданно заканчивалась, как и начиналась.

Ещё один человек этой ночью, можно сказать, умирал со страху, но всё же продолжал откапывать тело молодого водоноса, похороненного днём. Этим человеком был сторож кладбища, который прекрасно знал, что родственники водоноса разорвут его на мелкие кусочки, обнаружив за этим страшным занятием, но, несмотря на это, продолжал быстро раскапывать могилу. Сторож торопился. К приходу юноши он должен был успеть разрыть могилу и очистить тело от земли. Почему он это делал? Потому что юноша был сегодня днём на похоронах водоноса и, отыскав сторожа, многозначительно посмотрел ему в глаза. Это было их условным знаком и предполагало именно то, что сторож и делал.