Антон Сибиряк - Марго

До свиданья! До свиданья! Сибиряк ты мой родной!

Нету слов для покаянья… Я желаю быть Собой!

P.S. Последнюю строчку можешь прочитать иначе, например, – я желаю быть с тобой!

Твоя дерзающая Марго».

Лебедев глубоко вздохнул и, так же аккуратно свернув письмо, положил его в нагрудный карман рубашки и поехал за авиабилетом в кассу Аэрофлота. С билетом довольно быстро всё решилось. Домой, то есть в свою съёмную комнату, ехать не хотелось. Но можно было снова встретиться с директором института и попросить возмещение за прерванный отпуск. Хотелось всё же немного отдохнуть на море вдали от большого города…

Перед отлётом в Симферополь Лебедев получил новое письмо из Латвии. Письмо было толстое и тяжёлое. Читать такое письмо Лебедев решил в спокойной обстановке.

«Здравствуй! Трезво-православный, мой Игорёк, стремленьем славный!

После твоего письма меня в жар бросает каждую минуту. Ты почему такой дурной на всю жизнь? Немедленно уходи из своего института, со своего оловозавода!! Немедленно уходи!!! Любая работа без радиоактивности будет лучше твоей настоящей. Я умоляю тебя, Игорь! Пожалей себя, свою дочку, жену… и меня, конечно, пожалей. Ты там наверняка заработаешь лучевую болезнь, если уже не заработал. Два года трудиться за пятак в день в условиях тюремных шахт??

Игорёк, милый! Ну, неужели ты такой дурачок? Я хотела тебе длинное письмо написать, но не могу. Меня всю трясёт от неожиданной твоей глупой покорности. Увольняйся из института немедленно, если в тебе осталась хоть капля здравого смысла. У меня на работе всё из рук валится, когда я вспомню твоё письмо. И как тебя любить такого, бесцельно верного, дурного? Ты выполняешь приказ министерства? Ты хочешь отработать три года в тюремных условиях?

Всё! не могу больше о тебе писать. Буду о себе… Я сама в больших раздумьях… смотрю на нас с тобой. Неужели так медленно люди созревают до своей настоящей любви? Ужас! Так всё человечество может выродиться напрочь.

Я чувствую, что сильно изменилась. Как-то сразу и очень. Мне хочется подчиняться тебе, и я даже заболела. Спасай! Мне нельзя болеть! У меня сын.

Скажи, умный! Что со мной?

Прости за важный для меня вопрос. Но я чувствую, что моему сердцу нужен более длительный разговор, прямой контакт и совместное общение. Прости, если потревожила.

Твоя сердитая до бесконечности Марго».

В письмо были вложены две вырезки из русскоязычных газет и одна небольшая вырезка из газеты на польском языке. Там приводились первые признаки лучевой болезни и известные на то время профилактические мероприятия.

В Симферополь Лебедев прилетел в глубокой задумчивости. До конца отпуска оставалось всего десять дней.

Дядя Костя сразу же бросился к племяннику с вопросами.

– Чего это тебя беспокоят без дела? Из отпуска вызывают? Что это за работа такая, где никакого спокойствия нету? Ирина грустная ходит и сердится на тебя. Отдохнуть, мол, даже не можем нормально.

– Да… комиссия приехала неожиданно, – вяло отвечал племянник. – Стали инспектировать завод, проверять соответствие технологий современным требованиям, меры по охране труда проверять… показатели здоровья им понадобились. А меня вызвали для срочного переделывания отчёта, который дирекция обещала вручить этой комиссии. Мы за два дня всё изменили, как нужно было дирекции института. Но меня долго ещё не отпускали. Настроение паршивое стало. Пришлось врать и подвирать в новом отчёте.

– А, не горюй! – Дядя Костя отчаянно махнул сразу двумя руками для большей убедительности. – У нас на фронте тоже командиры врали напропалую. То, мол, взяли, это разведали да обезвредили… Вранья было до самой макушки. А солдаты гибли… Всё руководство было малограмотное, не способное командовать. Сколько жертв зря положили…

Настроение у Лебедева было испорчено окончательно. Его уже ничто не радовало: ни море, ни солнце, ни воздух. Да ещё прибавились осуждающие разговоры жены, о том, что муж не может заработать семье квартиру, а работает как лошадь.

С отдыха семья вернулась с невесёлыми раздумьями. В Новосибирске был лёгкий моросящий дождь, и сам аэропорт казался плачущим и жалким. Устроив семью дома и выполнив некоторые поручения жены, Лебедев сел на автобус и поехал на почту.