Игорь Макаров - Сказки моего детства и прочая ерунда по жизни (Неоконченный роман в штрихах и набросках)

Мы пилили на Газоне или ГАЗ-51 по дрянной проселочной дороге. Было темно и, кажется, машина была гружена сеном, поскольку мы возвращались с сенокоса. Точно этого факта я не помню, но то, что она ныла натружено своими немногими лошадями двигателя, у меня отложилось прочно в голове. Едва ли мы бы тогда поперлись на грузовике на сенокос просто так, когда в нашем распоряжении всегда был мотоцикл, да и папин служебный ГАЗ-69 почти всегда мог быть в нашем распоряжении. Мы теснились втроем в маленькой кабине, где я занимал самое неудобное место рядом с рычагом переключения передач, и мне приходилось сидеть в замысловатой позе, напоминающую букву зю. Впрочем, я сам не знаю, что это за буква, но часто выражение это употребляю, по-моему, это просто буква ю, переделанная чьими-то стараниями в этот замысловатый иероглиф? В общем, мне приходилось сидеть боком к этому самому рычагу, в полу изогнутом состоянии и при каждом переключении передач, когда машина начинала завывать особенно рьяно, мне приходилось изгибаться ещё больше и даже, отперевшись в днище кабины ногами, приподнимать себя, чтобы не мешать отцу, поскольку мой брательник занимал большую часть оставшейся половины кабины и, имея массу почти вдвое превосходящую мою, сидел, как гранитный статуй. Впрочем, я и сам не так сильно напирал на него, боясь, что дверца может открыться, и мой брательник вылетит ко всем чертям собачьим из кабины. Конечно, мне не жалко было брательника, но кто бы помогал нам косить, копать картошку и всему другому прочему, что он там делал по хозяйству, да, если честно сказать, мне бы без этого оболтуса не о чем было бы и писать, за что я ему премного благодарен.

В общем, мы пилили на машине посреди лета по дрянному проселку. Впрочем, проселок этот был не совсем дрянным, поскольку дождя давно не было, и проезжим он был во все времена, кроме дождливого, так как в наших местах почва всё чаще тяжелый или, в крайнем случае, средний суглинок, который превращается при дожде в довольно крутую хлябь, а езда, особенно с лысой резиной, по нему довольно утомительное занятие, в чем я убеждался неоднократно. Особенно после того памятного случая, где мы тащили на себе подобный Газончик двадцать четыре километра, что заняло двенадцать часов, да ещё ночью, да ещё я был ребенком.

Надеюсь, что мы разобрались и с просёлком: он был вполне проезжим, если не великолепным. Скорость была километров в пятьдесят, так как подобные машины не выжимали из своих лошадей больших скоростей под грузом, то следует считать, что отец жал на полную железку, и мы бодренько катили, продираясь сквозь рой всяких бабочек и мошек, что густо клубились в свете фар. Совсем неожиданно в пучке света мелькнул заячий хвост и начал быстренько состязаться по скорости с нашим железным другом, нехило мельтеша задними и передними лапами и тряся им в такт ушами. Что там последовало? Конечно, вы правы! До сели молчавшее создание рядом со мной, поскольку оно вместе со мной и отцом, отмахало не менее двенадцати часов вилами и граблями, и, следовательно, несколько приуставшее, вдруг завошкалось, заерепенилось, запрыгало и заверещало, словно заяц в волчьей пасти. Смысл всего этого верещания сводился, впрочем, только к одному – поддать газу и задавить этого противного парнокопытного рода зайцев. На что отец целомудренно заметил, что один фиг, но этого зайца никто и есть не будет. Отец был прав: ни зайцев, ни кроликов, ни под каким гарниром, даже со сметаной, мы просто тогда не ели. Мы брезговали не только этими самыми зайцами и кроликами, но не ели даже сало, поскольку были зажратыми вконец. Отчего – отчего, а от шмата сала с картошечкой я теперь бы не отказался.

Впрочем, заяц продолжал усердно чесать от нас во все свои заячьи лопатки, но отец, кажется, прибавил несколько газу, что, впрочем, не мешало ушатому держать перед нами фору в несколько заячьих корпусов. Требование крови со стороны брата стали невыносимы, а гонки всё продолжались, и даже отца они захватили.. К нашему глубокому сожалению, заяц счёл нужным, видимо, сходить в кусты, и покинул гостеприимную трассу сенокос – З-ри, что повергло в ужас моего родного брата. Он рвал на голове волосы, которые отчего-то обитают на ней до сего дня довольно приличной курчавой шевелюрой, и стенал безутешно. На что отец заметил, что не стоит шибко переживать из-за глупого зайца, который тоже хочет жить. Брат же гордо заявил, что он – охотник!

– Ну что ж, если мы встретим ещё одного зайца или иного зверя, то ты действительно охотник, – заметил вскользь отец.