Олег Селютов - Сатурналии эры стабильности

Девушка вспыхнула. Краска залила ее лицо, и на тонкой переносице вдруг проступили веснушки. Айвен понял, что ему уже ничего не светит.

– Останови, – сказала она тихо, но при этом каждый звук в этом слове был четким и хрустел, как битое стекло. Айвену показалось даже, что в кабине на секунду стало как-то прохладнее.

– Останови. Я выйду.

Тон не предполагал никаких возражений. Айвен помимо своей воли повернул руль вправо. Тяжелая машина выкатилась на обочину и, пройдя по инерции сотню метров, остановилась, сильно качнувшись вперед. Девушка, не говоря ни слова, подхватила рюкзачок и выпрыгнула из кабины. Хлопнула металлическая дверь. Айвен сидел и смотрел, как девушка идет по обочине, быстро перебирая своими стройными загорелыми ногами в белых туфлях. Маленький рюкзак закинут за спину, юбка красиво облегает бедро. Из-под белых подошв в воздух поднимаются облачка пыли.

– Святые угодники, – пробормотал Айвен. Дизель и Маркус нахмурились и глядели теперь на Айвена с явным осуждением. «Зря я так, – подумал Айвен. – Ох, зря! Теперь один дальше поеду, как последний дурачок. Недотепа. И ведь даже имени ее не спросил».

Весь остальной путь до Москвы Айвен проделал, упражняясь в самобичевании и самоедстве.

«Это ж надо, а! Заподозрить в принадлежности к касте омерзительных тагов 3 3 Таги (тхаги, туги) – индийская секта поклонников богини Кали. Занимались грабежами на дорогах, обвинялись в совершении ритуальных убийств. – преступников, воров и убийц – и кого? Беззащитную тоненькую девчушку, которая путешествует в одиночестве и, конечно, очень нуждается в участии и помощи. Что ж нашло на меня? Ох, святые Дизель с Маркусом, как же так-то? Ой, стыдно-то как».

Айвен в отчаянии поглядел в зеркало – никаких девушек, конечно, позади уже не было, а были только сероватое небо (Айвен знал, что старое зеркало безбожно искажает цвета) и прямая дорога, по которой ползли – а на самом деле, мчались с бешеной скоростью (Айвен тоже немилосердно гнал свой грузовик) немногочисленные фуры. До Москвы оставалось что-то около часа.

«Ничего не поделаешь, – подумал Айвен. – Стыдно, но что случилось, то случилось».

Он тяжело вздохнул. «Вот так вот оно бывает, дружище, – сказал он себе. – Вылезает откуда-то из глубины всякая дрянь. И когда оно успело накопиться-то, скажи? Тошнотворный липкий ил, которому и названия нет… Хоть разворачивайся и назад езжай. Неправ, мол, извини. Да уж, что сделано, то сделано».

Айвен вел машину, вцепившись в рулевое колесо и сосредоточенно уставившись в асфальт, стремительно убегающий под капот.

Москва, значит. Ладно. Когда-то давно Москва находилась совсем на другом месте, где-то далеко на западе. Но та древняя, железновечная Москва примерно двести лет тому назад превратилась в непролазные бетонные завалы и лужи расплавленного адским пеклом стекла и металла. Теперь в этих осыпающихся завалах нашли себе прибежище дикие животные – волки, медведи. И если бы только волки да медведи. Поговаривают, что в древних городах водятся существа, которым и названия-то нет.

Когда все успокоилось и наступила стабильность, люди ушли подальше от выжженных адским огнем мегаполисов и выстроили для себя новые города – просторные, наполненные солнечным светом и свежим ветром. Один из этих прекрасных новых городов, никогда не знавших социальных потрясений, эпидемий и войн, они назвали Москвой. Зачем придумывать городу новое имя, если освободилось так много старых? Сегодня Москва – это молодой и стремительно растущий вширь и ввысь город (не такой, конечно, как Столица, но все же очень большой, красивый). По крайней мере, Москва гораздо больше того городишки, в котором родился и до сих пор живет Айвен.

Эпоха процветания и здравого смысла. Эра Стабильности. Социальная защищенность и уверенность в завтрашнем дне. Пятый век, он же алмазный. А пятый он потому, что до него было четыре металлических века – золотой, серебряный, медный и самый страшный – железный 4 4 Эти четыре века человечества упоминает Публий Овидий Назон в своих «Метаморфозах». Кроме того, «Махабхарата» также говорит о четырех веках-югах – Сатья (Крита), Трета, Двапара и Кали. . Изъеденное ржавчиной железо рухнуло, подняв облака радиоактивной пыли, но в страшном жаре войн и катаклизмов родился неразрушимый алмаз.