Юрий Григ - Римские игры

Горожане подолгу вглядывались в выгоревшее безоблачное небо в надежде уловить признаки к перемене погоды. Но тщетно – похоже, всемогущие боги отвернулись от них, а может статься, было им тогда не до простых смертных. Многие не выдерживали жары – смерть основательно разгулялась тем летом.

В полуденный час на улицах было немноголюдно – люди предпочитали отсиживаться внутри домов, за толстыми стенами. Там, в тени атриумов у бассейнов с освежающей водой было легче дождаться вечера. Но и вечер не приносил прохлады – полное безветрие овладело атмосферой.

В эти дни исполнялось шестнадцать лет со дня освящения величайшего амфитеатра, задуманного еще Божественным Октавианом Августом. Через много лет беспримерное сооружение назвали Колоссеус за его огромные размеры. А нынче праздник совпал с очередной годовщиной хаттского триумфа. В той кампании ныне здравствующий принцепс успешно присоединил к империи Декуматские поля.

В городском воздухе витал дух главного события. И даже невиданная доселе жара не смогла помешать тысячам жителей империи совершить нелегкий путь, чтобы получить свой кусочек наслаждения. Если бы можно было, подобно птице, подняться в небо и бросить взгляд вниз, перед взором предстало бы, как к Вечному городу, вздымая пыль, стекаются вереницы повозок, всадников и пешего люда из разных концов Италии и всех пятидесяти провинций.

Те, кто прибывал с севера по Триумфальной дороге, располагались на Ватиканском поле. Огромная стоянка раскинулась между Соляными и Номентанскими воротами и дальше, через дорогу под городской стеной там, где располагался преторианский лагерь. Люд, прибывший морем с юга и из восточных провинций, продвигался вдоль Тибра по Остийской и Латинской дорогам, расшибаясь на подступах к городу, подобно водяному потоку, который в бессилии разбивается о встретившуюся на пути преграду. Люди, повозки и животные затопили все вокруг; крики погонщиков смешивались с мычанием, ржанием и хрипом обессилевших животных; разноязыкий гомон не утихал ни днем, ни ночью.

О празднике было объявлено давно, и город, как обычно, с нетерпением ждал его, споря и ругаясь, делая прогнозы и заключая пари. Тысячи людей проводили ночи под городскими стенами в ожидании начала игр. Вино текло рекой, все веселились вместе, невзирая на происхождение, положение и возраст. Рыжеволосые кельты и бритты, наемники амазиги из Мавритании и черные, как деготь, африканцы, хатты и даки, армянские купцы с печальными глазами и греческие учителя, ахейцы и галдящие на арамейском выходцы из Иудеи дружно поругивали римлян, хулили чиновников, местные порядки, сборщиков податей. Но, как бы они ни старались, им не удавалось скрыть, как страстно, как отчаянно стремились они в этот город, как готовы были выполнять любую, сколь угодно грязную работу, лишь бы остаться здесь, и, если повезет, стать его гражданами.

В тот достопамятный день в стенах таверны вольноотпущенника Телефа, одной из многих, затерявшихся в кривых городских улочках, пировала славная компания.

Пламя лампад сотрясались от взрывов дружного смеха; стол был заставлен едой и питьем; пир катился, как по хорошо смазанным полозьям, а в воздухе витал дух Бахуса, крепко сдобренный духом чесночным. Миски из красной кумской глины были полны козьим велабрским сыром и оливками. Луканская колбаса, соленая рыба, отварное свиное вымя возбуждали аппетит. А на горячее Телеф приготовил курицу, фаршированную полбяной кашей. Еду обильно поливали острым гарумом, запивали простеньким, но забористым вином.

На лавке за столом два дакийца наперебой хвастались, как разбили наголову консуляра Сабина.

– Помнишь, – вспоминал один, расправляясь с копченой свиной лопаткой, – как мы задали жару Корнелию Фуску!

Он вытер сальные пальцы о свои длинные космы.

– Красивая была победа, Сарчебал, – подтвердил его приятель, обезображенный огромным шрамом через все лицо, и гордо продемонстрировал ладонь, начисто лишенную трех пальцев. – Вот поглядите, чего мне это стоило.

– Но согласись, – успокоил его Сарчебал, – преторианцам это обошлось куда дороже…

– Все мы рабы, – ворчливо перебил неведомо как затесавшийся в эту компанию пожилой иудей, которого здесь знали под именем Симон. – А они в этом мире хозяева. Когда они прислали нам прокуратором убийцу Гессия Флора, мой народ восстал. Было это почти тридцать лет назад. Иеросолима пала тогда. Плохо помню, но кровь была везде… Отца зарезали только за то, что он вступился за свою жену, мою мать, когда солдаты надругались над ней…