Андрей Лосев - Победители. Рассказы о войне и мире

Вот оно, самое страшное, что может сделать война: убить в человеке человека.

Из Уманского карьера Александр Калашников был отправлен в концлагерь. Бежал. Снова попал в концлагерь. Чуть было не потерял зрение. В сорок втором году отправлен в Германию, где в лагере для военнопленных пробыл до весны сорок пятого. Бежал. После прохождения проверочно-фильтрационных пунктов прослужил год в отдельной истребительной противотанковой батарее. Вернулся домой в сорок шестом. Допросы. Подозрения. Клеймо военнопленного. Спустя лишь сорок лет случайно узнал, что ещё с 1965 года мог бы пользоваться всеми льготами участника Великой Отечественной войны. Выдали ему положенные медали, удостоверение участника войны. Рукопись о своей молодости, войне, о жизни после войны он заканчивает словами: «Я сделал всё, что мог». Может быть, они станут названием его книги воспоминаний.

А вот на домре, на которой играл когда-то с блеском в оркестре русских народных инструментов и объездил с концертами всю страну, играет редко.

– «Ave Maria» ваша любимая вещь?

А. Калашников:

– Нет.

– А почему вы решили её сыграть?

А. Калашников:

– Почему я решил?.. Мне просто хотелось… Я просто решил, я подумал, что я сыграю когда, это будет как память, то есть молитва о тех, которые не вернулись.

Отче наш. Ты сотворил свет и тьму, воздух и воду. Ты дал человеку душу и разум. Научи нас терпению и любви. Спаси нас от кровавых войн и насилий. Даруй мир нам! Даруй мир нам! Даруй мир нам!

Лишь в конце октября Алексей Сафонов получил письмо, отправленное ему в начале августа. Конверт в долгих мытарствах фронтовой почты изрядно помялся. Алексей взглянул на обратный адрес, фамилию отправителя, в недоумении пожал плечами, потом распечатал конверт, достал письмо и начал читать.

«Здравствуй Алексей.

С приветом к тебе Женя.

Это письмо, наверно, тебя очень удивит. Может, ты будешь недоволен этим беспокойствием. Но тогда извени меня, пожалуйста. Ты подумаешь, какое я имею отношение к тебе и почему я решила написать. Просто я увидела мать Юры и спросила проводили тебя на фронт или нет. Она сказала, что уже получили письмо от тебя и дала мне адрес твой. А я у ней спросила, может кто у тебя есть, в смысле девушка, и она тебе пишет, но она ответила, что нет у тебя никого.

Дела у меня идут по-старому, никуда кроме работы не хожу, сижу дома, да и некуда сейчас ходить – война.

Может ты задашь вопрос насчёт Тольки, то я совсем никакого отношения к нему не имею и не хочу иметь.

Но вот вроде всё пока.

До свидание.

С приветом Женя, надеюсь не забыл, хотя мы с тобой не очень хорошо знакомы, кроме у тёти Вали, когда я была у них. Но ничего, надеюсь будем очень хорошо знакомы, и конечно это будет и от тебя зависеть.

Ещё раз до свидание.

Жду ответа, если напишешь».

Алексей ещё раз посмотрел на обратный адрес и фамилию отправителя.

– Куликова, – прочитал он вслух. – Куликова… Кто это? – пытался вспомнить Алексей. – Куликова… Куликова… Куликова… – Но так и не вспомнил.

Вечером, когда взвод улёгся на ночлег, Алексей тихонько пробрался к железной бочке, которая заменяла в землянке печь, и при свете догоравших поленьев начал перечитывать письмо.

«Здравствуй Алексей.

С приветом к тебе Женя.

(«Женя… Женя… Нет, не знаю никакой Жени…»)

Это письмо, наверно, тебя очень удивит. Может ты будешь недоволен этим беспокойствием. Но тогда извини меня, пожалуйста.

(«Кто-нибудь из нашего двора… Посматривала тайком…»)

Ты подумаешь, какое я имею отношение к тебе и почему я решила написать. Просто я увидела мать Юры и спросила проводили тебя на фронт или нет. Она сказала, что уже получили письмо от тебя и дала мне адрес твой. А я у ней спросила, может кто у тебя есть, в смысле девушка…

(«Смело спросила!»)

…и она тебе пишет, но она ответила, что нет у тебя никого…

(«Откуда она знает мать Юрки?»)

Дела у меня идут по-старому, никуда кроме работы не хожу, сижу дома…»

(«А куда у нас и ходить-то было, кроме как в клуб на танцы…»)

Алексей вспомнил сизую от дыма курилку в клубе, толкотню в буфете, танцевальный зал с толстыми колоннами, высокую полукруглую эстраду, на которой важно восседали музыканты духового оркестра. Представилось ему, что стоит где-то в уголке зала эта Женя. Тихая. Скромная. Никто не обращает на неё внимания. Иногда она танцует со своей подругой, а потом снова одиноко стоит в уголке. И с такой отчаянностью вспыхивает иногда в её глазах надежда! Алексею стало жаль её. «Надо обязательно ответить!» – подумал он и продолжил читать письмо.