Леся Эстер - Пустыня желаний

– Ты чего улыбаешься?

– Ты не злой и не страшный, вот чего. Не притворяйся. И вообще, мы не заболеем. Мы же никогда не болеем. Да, пап?

– Точно.

– Да уж, – засмеялся дедушка Адель, вешая её куртку, – градусник пришлось бы поискать.

Девочка стояла у окна, рассматривая Луну, которая уже поднялась повыше и заливала светом улицу так, что и фонари были не нужны. Сияние проникало в тёмную комнату, оставляя причудливые тени на полу и стенах, а огонь в камине подыгрывал ему, внося и свою лепту в эту композицию.

– Что у тебя там? – спросил Сол, усаживаясь в кресло.

– У меня тут Луна. Интересно, у мамы и бабушки такая же Луна, как моя?

Сол переглянулся с отцом, который сидел в кресле напротив и разливал чай, и ответил Адель:

– Абсолютно.

– Ну вот! Резинка тоже намокла, – возмутилась Адель, снимая её, чтобы положить на батарею. Распущенные светлые волосы так засветились, что казалось, они сейчас заискрятся. Дедушка задумчиво, одновременно грустно и благоговейно смотрел на внучку, которая бубнила что-то про капюшон, про то, что его никогда нельзя отстёгивать, и вообще, хватит уже падать в сугробы, большая же. Адель растрепала волосы сильнее, они торчали в разные стороны и от этого выглядели ещё красивее.

– … не говорили? – донёсся как будто издалека голос сына.

– А? Что?

– Наши милые дамы не говорили, когда вернутся? Что с тобой?

– Я? Что? Да чай этот… Совсем не такой, как заваривала моя мама, – отвечал он, продолжая смотреть на девочку, – не умею я так, она даже травы в чайник укладывала по-особенному. Я всё думал, что она там что-то колдует… Обещали вернуться завтра к вечеру, – протараторил он, поворачиваясь к сыну.

– А что за чай? – поинтересовалась Адель.

– Самый вкусный. Как ты, сынок? Ты говорил, что не можешь решить какое-то дело. Всё получилось?

– Получилось… Получилось, как в одном отрывке нашей любимой книги. После вопросительного взгляда отца Сол проговорил его наизусть:

« – Я читал в детстве книжку… Маленький мальчик прилетел с другой планеты…

– Вспомни: друг учил его, что истину знает одно лишь сердце.

– Забавно… Мальчик тоже был в пустыне, когда это понял! Интересно, в какой именно?

– У каждого своя пустыня.

Ветром, который чувствуется где-то внутри, бесконечными гребнями колышущихся барханов, мощью, пробуждающей неизвестные органы чувств, она напомнила мне море, которого на ней нет.

– Если закрыть глаза и лечь на песок, кажется, будто качаешься на волнах.

– Закрой… Он говорил, что истину глазами не увидишь…

– А мне всё равно пришлось бы их закрыть, потому что они вспотели. И вовсе не от того, что у тебя тут жарко.

– Знаю. Я же очень древняя. И многое знаю.

– Ну хоть какая-то влага. Это же для тебя такая редкость.

– Да. Это для меня настоящий дождь, а все говорили, что он тут невозможен.

Тогда я не мог облечь в слова то, что чувствую – из меня одновременно вырвались вся боль, вся радость, все страдания и всё счастье всех миров. Они разом накатили на меня, потому что я оказался в по-настоящему живом месте. Удивительно, что пустыня означает пустоту и предполагает отсутствие какой-либо жизни. В ней столько ответов! Бесконечность, если не боишься их получить. Бесконечность, если, покинув её, не боишься вспомнить, что говорила её тишина. И тот, кто хочет что-то понять, заглянет в свою пустыню и найдёт ответы. А кому они не нужны, будет вечно искать выход, сетуя на её бессмысленность, безжизненность и невозможность преодоления этого бескрайнего пути.

– Может, поэтому по ней ходят так долго? На Земле такое случалось. Может, вообще не хотят из неё выбираться?

– …

Тишина. Ответы я нашёл в своей пустыне, как и тот маленький мальчик в своей».

– Рад, что ты разобрался.

– Да, кстати! Я хотел почитать эту книгу Адель, ты не против?

– Не против? – он достал из-под стопки исписанных бумаг, лежащих на камине, книгу и протянул сыну. Обложка вся вытерлась, даже названия не было видно, уже заклеенный переплёт выглядел потрёпаным. – Твоя бабушка была бы рада, если бы Адель узнала эту историю. Я тоже с удовольствием послушаю.

– Пап, ты же сказал, что книжка в том шкафу, – возмутилась Адель, усаживаясь на пушистый коврик рядом с камином.

– Я кое-что в ней искал, – пояснил дед.

Адель посмотрела на него прищурившись:

– Давайте скорее читать! Пап! Мы слушаем.

«Наверное, все дети гордятся своими родителями, но я считал, что у меня для этого больше причин, чем у остальных. Моя мама, Ида, была физиком, а папа, Рэймонд – историком. Они ещё живы, и в научном ремесле не бывает бывших, но я всё же говорю «были». Я начал писать эти строки спустя двадцать три года после истории, которую собрался рассказать, и этого времени оказалось достаточно, чтобы усомниться, что она вообще происходила с нами. События эти, пусть и сформировали настоящее, стали крепким прошлым, как это обычно бывает со всем, что происходит в мире. Мой отец как раз изучал и описывал такие связи: как одно привело к другому. И прогнозировал, что будет дальше. Наверное, у него я и взял привычку чётко разграничивать прошлое, настоящее и будущее, хоть они и представляют собой единое целое, связанное прочной нитью событий. Эта привычка часто меня выручала. Вот и сейчас я выбираю придерживаться её и говорю «были». Мои родители были учёными. А я – мальчиком, который ими гордился.