Всё это было там, на улице, по ту сторону шторы. В комнате же, под светом висящей на потолке электрической лампочки, за столом сидел пожилой мужчина. Он пил медицинский спирт, разводя его водой в пластиковом стаканчике. Пил, не морщась, не охая и не кряхтя. Молча. Уставившись в одну точку где-то посреди той самой серой шторы.
Обычно к обеду мужчина вставал из-за стола и, шатаясь, шёл в туалет. Иногда он засыпал за столом, иногда падал и спал на полу, иногда в туалете. Одно было неизменным: как только мужчина приходил в сознание или просыпался, он неизменно возвращался за свой железный стол с закруглёнными углами, снова и снова наливал спирт в пластиковый стаканчик и пил, пил, пил, пока опять не падал без чувств.
В забытьи он видел огни, вспышки, каких-то бегущих людей, окна, дома, машины, грязь и холод. Иногда в своих видениях и снах он видел темноволосую женщину средних лет с большими карими глазами, она что-то говорила ему, но он никак не мог разобрать слов. Порой воспалённое сознание рисовало в памяти образ молодого парня в военной форме, он улыбался и махал рукой, а затем уходил куда-то вдаль, растворялся в толпе или просто исчезал.
Мужчина просыпался и снова шёл, полз, тянулся к своему столу. Он не понимал: день или ночь, не знал, какое сегодня число, что происходит в стране, в мире. Он каждый день шёл в комнату с деревянными полками и брал белый пакет. В пакете было всё, что нужно: еда, вода и спирт. Пакеты он брал по порядку, в каждом десятом дополнительно к стандартному набору лежала серая хлопчатобумажная футболка, штаны, трусы, носки, две узкие простыни с наволочкой и рулон туалетной бумаги.
День, когда сгорела лампочка, особо ничем не отличался от предыдущих 528 дней, прожитых мужчиной в этом доме. Он всё так же сидел за железным столом и пил, безразлично глядя на зашторенное окно, страдая от похмелья.
Неожиданно раздался стук.
Мужчина посмотрел на входную дверь. Стук, приглушённый железом двери, повторился. Мужчина нервно дёрнулся, поняв, что ему не послышалось, но вставать из-за стола не стал, откашлялся и прокричал хриплым пьяным голосом: «Извините, но мне ничего не нужно». Язык его заплетался, еле выговаривая слова.
За дверью послышалась возня и женский голос испуганно ответил:
– Я… я Ваша новая соседка… пришла познакомиться. Вот, пирожки Вам принесла, угостить.
Мужчина снова прокашлялся и чуть громче, уже с раздражением, крикнул:
– Я же сказал, мне, – запнулся, – мне ничего не нужно. Ступайте своей дорогой, у меня всё есть. Спасибо!
– Ну, хорошо, хорошо, – затараторила женщина за дверью, – я тогда корзинку у двери оставлю, захотите пирожков попробовать, а они тут вот, у дверей, тёпленькие ещё, – и, выждав небольшую паузу, добавила: – Ну, я пойду?
Мужчина не ответил, он устало посмотрел на бутылку со спиртом, вылил остаток её содержимого в стаканчик и залпом выпил.
– Да! Меня Вера зовут, Вера Эльпидовна. Рядом тут живу, у ручья за серым сараем. Вы, как пирожки съедите, корзинку обратно выставьте на крыльцо, я позднее заберу.
Мужчина сидел молча. Он не слышал, как ушла женщина, но неожиданно для самого себя почувствовал лёгкий аромат свежей выпечки. Он был еле уловимым, но этого оказалось достаточно, чтобы представить в голове румяные пирожки, смазанные сливочным маслом, блестящие булочки с присыпкой, шаньги с творогом и картошкой, покрытые тонкой хрустящей корочкой и чуть подгоревшие по краям. Мужчина сглотнул слюну и с шумом втянул носом воздух. Застоявшийся запах консервов вперемешку с перегаром ударил в нос. Мужчину передёрнуло от отвращения. Он посмотрел на дверь. Румяные пирожки снова «поплыли» перед глазами. Он машинально встал и шагнул к выходу, но не устоял на ногах, повалился, несколько раз попытался встать, не смог, так и уснул на полу среди мусора.
На этот раз ему снилась бабушка из его беззаботного детства. Слегка полная с округлыми раскрасневшимися щеками, улыбающаяся, в потёртом белом фартуке с вышитыми по краю красными маками. Бабушка поставила на стол полную кружку молока и пододвинула к нему, к белобрысому мальчишке лет десяти тарелку с пирожками.
– С жару, ещё горяченькие! – весело протараторила бабушка, утирая пот с лица краем фартука, – и молоко ещё тёплое, парное. Пробуй, внучек.
Солнечные блики метались по столу, пирогам и кружке с молоком. Из открытого настежь окна, выходившего в яблоневый сад, в избу заливался шёпот сочной листвы. Свежесть зелени перемешалась с ароматом выпечки. Ноздри мальчишки расширились от глубокого вдоха.
Читать дальше