Олег Башкатов - Первая книга. Перед рассветом

Но месяцы шли. Книги уже давно были заброшены, фильмы просматривались со всё большей неохотой, обсуждения чего бы то ни было становились похожими на склоку студентов на семинарном диспуте. А я всё продолжал и продолжал рассказывать о мире с тем же жаром и энергией, как и в первые месяцы общения. Каким-то странным образом наши оценки событий и героев стали расходиться почти полностью. Общее становилось находить всё труднее, но я так и не успел перестроить формат общения, даже не сразу почувствовав, что это не я, а уже она ведёт наши отношения.

Я писал для неё песни, а она собирала картинки с любимыми футболистами. Я читал для неё свои сценарии романтических фильмов, а она приобщилась к игре в карты через Интернет. Теперь мы по большей части обсуждали тактику игры в покер зазнавшихся неудачников из телевизора и глубину глаз перекаченных даунов с цветных плакатов для зашуганных лодырей среднего школьного возраста. Я уже больше не предлагал посмотреть Тарковского.

…Но зато я предложил ей посмотреть порнофильм. И результат оказался самый неожиданный.

Это был вполне сносный, не запредельный порнофильм. Посмотрев его, Марина сказала одну из ключевых фраз в наших отношениях:

– Теперь я понимаю, почему мне всегда было приятно смотреть криминальные хроники, где рассказывают о найденных на дорогах убитых и растерзанных проститутках.

– Что-то я не понял, ― ответил я.

– Когда я это смотрела, мне хотелось их убить.

– За что?

– За то, что они шлюхи. Я понимаю мужчин, которые убивают шлюх.

– А как же мужчины, которые снимаются в порно?

– Нет, они ― это другое дело. Они мне нравятся.

– Поэтому ты и не хотела сниматься со мной на домашнее видео?

– Да, я не хочу быть как они, ― отвечала она.

– Но тебе же очень нравится, чтобы я обзывал тебя шлюхой во время секса, и ведёшь себя ты в эти моменты не лучше, чем они. Если это грязь, то тогда везде грязь, а если нет, тогда везде нет.

– Ну и что, что мне нравится…

– А что бы ты сделала, если бы в нашей постели была ещё одна женщина?

– Я бы её убила.

– За что?

– За то, что она женщина.

– А если бы был мужчина? ― продолжал допрашивать я.

– Это было бы интересно. Ты же знаешь, что у меня есть такая мечта.

Я подумал и сказал:

– Я раньше думал, что ты любишь мужчин и ненавидишь женщин. А теперь понимаю, что ты завидуешь мужчинам и хочешь быть как они, а женщины для тебя даже и не люди. Мне не верится, что ты сможешь любить какого-то мужчину больше, чем себя. А уж твоя любовь к женщине ― это вообще абсурд. Непонятно, как ты общаешься с мамой, и что ты будешь делать, если у тебя родится дочь…

– Если у меня родится дочь, я не захочу её видеть.

После такого разговора особенных вопросов больше не возникало. В человеке не было ни христианской морали прощения и терпения, ни гуманистической европейской морали терпимости к различиям, ни даже любопытственной морали учёных, морали познания нового и неизученного. Это была типичная мораль современной суки, которая, кроме себя, никого не видит. Плюсами этой девушки оставались только продолжающаяся самокритичность и пока ещё трезвый ум, позволявший оценивать положительное или отрицательное с достаточной точностью, пусть и по отношению к себе.

1.11.

Итак, она приехала с отдыха. И у меня был выбор, звонить ей или нет. Особых причин для звонка не было. Но почему-то мне захотелось испытать себя, как героя какого-то фильма. Что-то вроде этого: «Она ушла, а он силой убеждения и ещё кое-какими силами заставил её вернуться».

Я приготовился, всё хорошо продумал. Мы встретились в людном месте, там где бабушки выгуливают внуков и сплетничают о своих детях, читая друг другу нотации.

Был конец лета, поэтому большие деревья казались ещё больше, а страшные девушки ещё страшнее. Продуманные мною ходы сработали безотказно, девочка расплакалась, потом разоткровенничалась, а потом и возбудилась, чем я воспользовался, и мы снова оказались в моей квартире без одежды, а я в очередной раз услышал фразу: «я всё поняла, я так больше не сделаю». Страсть и волнение ожили в нас с новой силой, и ещё целых три месяца я не получал от неё «ударов подды́х».

Да, она всё больше сидела на сайтах знакомств, всё чаще она рассказывала о каких-то волнительных моментах в общении с посторонними мужчинами. Всё это были мелочи, но таких мелочей находилось великое множество. Каждый жест, каждый взгляд какого-нибудь прохожего или попутчика в трамвае обсуждался и оценивался ею помногу раз. Мы только и делали, что говорили о её внешности и о том, как воспринимают её окружающие. Она села на диету, стала носить накладные ресницы. Мои советы по её внешности уже выслушивались крайне критично. Совсем скоро, моя девочка из простой и милой барышни с томиком русской поэзии превратилась в броскую перемалёванную шлюху ― так она выглядела на мой субъективный взгляд.