Ольга Черниенко - Ворона

Чтобы накормить детей деликатесами, рекомендованными доктором, родителям надо было совершить подвиг – «найти блат», зайти с чёрного хода и «дать на лапу» директору магазина или местного Дома культуры под гордым названием «40 лет Октября», чтобы тот позволил буфетчице продать курицу или котлеты, предназначенные местному заводскому начальству и партийному руководству.

А дома их ждал неблагодарный ребёнок…

Когда отчаянные попытки впихнуть в меня кусочек котлеты «за маму, за папу» не помогают, рядом с грозным видом устраивается отец:

– Возьми ложку, открой рот, глотай!

Сижу молча, стиснув зубы, словно партизан на допросе в гестапо. От одного запаха фаршированных луком и яйцом котлет под названием «зразы» тошнит. Проглотить хотя бы кусочек этих «зараз» равносильно смерти. Ищу сочувствия у мамы, бабушки, брата. Но все они хором кричат: «Ешь!»

Размазываю «заразу» по тарелке, беру в рот, делаю вид, что жую и глотаю, а на самом деле просто отправляю куски котлет за щёки, как хомяк.

И некому пожалеть меня, несчастную, кроме толстого пушистого серого кота Васи. Вот он – сидит под столом, хищно сверкает огромными изумрудными глазищами, предвкушая чудный момент, когда упадёт ему под нос вожделенная котлета, стоит хоть на секунду моему стражу отвернуться! Молниеносно исчезает из-под стола кот с добычей в зубах, а мне остаётся лишь облизываться, делая вид, что всё было проглочено мной с огромным удовольствием. Толст и пушист был мой хвостатый друг Вася…

Однако обеденные мучения не всегда заканчивались счастливо – приходилось глотать эти «заразы», давясь и обливаясь слезами…

Конечно, ни о каком нравственном выборе – есть или не есть мясную пищу по принципу «не убий» в столь раннем возрасте – речь тогда не шла, и откуда берётся мясо, я не задумывалась (возможно, и на деревьях растёт). Просто мой детский организм интуитивно протестовал против неудобоваримой, неприятно пахнущей пищи.

Не шли мне на пользу мясо и бульоны из синих, страшных кур: плохое самочувствие только усугублялось, и, наверное, я действительно не смогла бы ходить в школу, если бы мне не удалили гланды. Болеть после операции стала меньше, но последствия осложнений на ноги и сердце сказывались на протяжении всей учёбы в младших классах. Я не могла заниматься физкультурой и все уроки просиживала на скамейке в спортзале.

Однажды, когда мои одноклассники дружно бегали за баскетбольным мячом, острое желание двигаться, резвиться появилось и у меня.

Но не выдержало больное сердце даже малой физической нагрузки – скорая помощь едва успела откачать незадачливую «физкультурницу».

– В следующий раз, когда решишь умереть, изволь бегать у себя дома или во дворе – я не хочу сидеть в тюрьме! – прошипела классная руководительница, когда я вновь появилась в школе.

Ещё страшнее были прививки. Каждый раз после укола под лопатку не менее недели с высокой температурой я проводила в постели – иммунитетом организм мой практически не обладал.

С раннего детства из-за постоянных болезней изолированная от своих сверстников, в школе я испытывала трудности с общением. В шумных играх на переменах участия не принимала, ни с кем не дружила и, пребывая в одиночестве, чувствовала себя хрупким птенцом, случайно выпавшим из тёплого, уютного гнезда, где меня постоянно окружала трепетная родительская забота, в мир, где правят жестокость, ненависть, зависть, цинизм. Тощая, бледная, с сильнейшей близорукостью, «глиста в очках», «кобра очкастая» – эти прозвища получила я от издевавшихся надо мной одноклассников. Они устроили мне настоящую травлю: придумывали обидные шутки, дразнилки, обливали тетради и школьную форму чернилами, приклеивали на спину бумажки с оскорблениями, а после уроков, по пути домой, старались толкнуть в глубокий сугроб или пробежаться рядом по лужам, дабы обрызгать грязью мою одежду.

Неправда, что все дети безгрешны: звериным нюхом чуя всех, кто на них непохож, они изгоняют чужака из стаи.

Учительница же не только не наказывала моих мучителей, но и сама смеялась вместе с ними, негласно разрешая унижать любого, кто от них отличался. Я же была «белой вороной», по её понятиям, практически врагом народа – ребёнком из интеллигентной семьи, «с чуждым для социалистического трудового общества» менталитетом, мировоззрением и воспитанием. В этом она была непоколебимо уверена, поскольку ещё «великий пролетарский» вождь когда-то, на заре советской власти, заявлял: «Интеллигенция – это не мозг нации, а г… но».