Борис Штейн: Сказки для всех

– Но у нас нет другого выхода! – настаивал рыжебородый капитан. Совещание затянулось. Капитаны выходили на палубу, курили ароматные сигареты и редкий трубочный табак и снова спорили. Они включили палубное освещение, и красавица-яхта словно преобразилась и стала еще прекраснее.

Старая баржа смотрела на высокомерную соседку и печально думала о том, что на ней-то, на барже, давно уже никто не включал палубное освещение. И ей очень захотелось вернуться в свою трудовую и героическую молодость, в те времена, когда на нее заглядывались молодые, сильные буксиры, по ее палубе сновали люди, и за ее кормой обозначалась кильватерная струя. Она была тогда молода и привлекательна, ее ценили и использовали. А теперь она стояла, заброшенная и запущенная, да-да, всеми заброшенная старая ржавая лоханка. И она беззвучно и бесслезно заплакала, как старуха, забытая на обочине жизни.

Наутро баржа обнаружила, что на нее обратили внимание. Молодые, ловкие парни обстукивали ее отсеки и трюм и что-то крепили внутри нее возле самого киля. Красавец-буксир завел на нее новенький капроновый трос. Старый кнехт на ее носовой части напрягся и приготовился тряхнуть стариной. И его, действительно, дернули и развернули древнюю посудину носом в открытое море.

Вскоре она двинулась вперед, увлекаемая сильным, изящным буксиром, оставляя за кормой явственную кильватерную струю. По ее трапам сновали ловкие фигурки, с капитанского мостика, что был расположен на самой корме, раздавались усиленные рупором команды.

Это была жизнь!

Это была молодость!

Потом рухнул на глубину тяжелый якорь, увлекая через клюз бесконечную якорь-цепь.

Баржа не знала, что до взрыва оставалось не более минуты.

– Я счастлива! – подумала она.

И это была ее последняя мысль.

Однажды мне случилось стать свидетелем того, как репетировали Саксофон и Фортепианная Музыка.

Саксофон начал выводить пьесу «Вишневый сад»:

«та-ра-та-та, та-ра-та-та, та-та,

Та-ра-та-та, та-ра-та-та!

Знакомая мелодия защемила душу Вернее сказать, защемила душу ностальгия по молодости. Дом офицеров в холодном прибалтийском городе. С гарнизонным оркестром выступает великий и скромный трубач Аби Зейдер. Многие офицеры и гражданские эстонцы специально посещают этот танцевальный зал, чтобы послушать Абрама Зейдера…

Тут не труба – саксофон. У него совсем другая музыка, совсем другая. Нет такого разухабистого страдания, как у трубы. Но мелодия-то, мелодия! Мелодия та же. И сак тоже не балалайка. Он выводил бережно и красиво, как бы посыпая золотыми блестками.

А фортепьянная музыка… Что фортепьянная музыка! Ей оставалось только подыгрывать, заполнять паузы и подчеркивать тему. Так они ехали, словно в одном трамвае, каждый занимая свое место. Вдруг фортепьянная музыка выпрыгнула на ходу из вагона и принялась плясать собственную вдохновенную пляску, отбросив в сторону директивную мелодию.

– Что ты делаешь! – возмутился саксофон. – Ты ведешь себя, как девчонка! Как дерзкая, непослушная девчонка, не знающая дисциплины!

– Отстань! – ответила Фортепьянная музыка. – Ты надоел мне со своей дисциплиной. Ты настоящий зануда!

– Ах, я зануда! – вспылил саксофон. – Сейчас увидим, кто из нас зануда! Ну-ка, помолчи, побереги клавиши! Вот!

Комнату огласили безумные вариации, далеко убегающие от основной мелодии.

– Напрасно ты стараешься! – воскликнула Фортепьянная Музыка. – Духовому инструменту никогда не сравниться с фортепьяно!

Ты слишком заносчива! – обиделся саксофон. – У нас получается не музыкальный номер, а настоящее сражение!

– Есть упоение в бою! – сказал фортепьянная музыка. Она явно чувствовала это упоение. Она упивалась этим музыкальным сражением.

Тут саксофон издал виртуозную руладу и упал на кушетку.

Оборвалась и Фортепьянная Музыка.

В комнате наступила тишина. Мужчина и женщина, обнявшись, целовали друг друга, и никто не скажет, какая музыка звучала в их душах в этот момент.

Здравствуй. Как тебя зовут?

Меня зовут Дик. Не потому, что я дикий. Я не дикий. Я злой, это правда. И не вздумай почесать меня за ухом. Я не говорю, что сразу укушу. Я не знаю, что сделаю, потому что за себя не ручаюсь. Видишь, кошка вылезла из-за кустов? Я только посмотрел на нее, только посмотрел. И где коша? Где она? Это я еще не успел зарычать. Спрашиваешь, почему я такой злой? Я так тебе скажу: Пес должен быть злым. Иначе что это за пес! Между прочим, злому лучше: его боятся, и он все устраивает по-своему. Злой только клыки покажет – добрый сразу хвост поджимает. Или виляет хвостом, трусливо подлизываясь.