Евгений Лучинкин - Сказы Капкыдадыча

– Дак она чего, колдуньей была?

Баба Поля кивнула.

– И колдуньей тоже. Матушка твоя насмотрелась на её мытарства среди нормальных людей, воспротивилась Предначертанному. Как Пелагея Даниловна заумирала, то мать тебя сначала прятала у знакомых в деревне. Но ты шустрая уже была, всё к бабушке норовила вернуться. А когда твоя матушка пришла к ней, чтобы навсегда запретить вам встречаться, ей и услышалось: от Предначертанного не уйдёшь, куда бы не решил от него спрятаться.

В тот же день они с твоим отцом собрались и уехали от греха. Но, как видишь, Линия тебя всё одно к себе призвала.

Любка смутно помнила этот период детства, но бабе Поле почему-то поверила.

– Это что же, мне ведьмой надо стать?

– Не-ет, девонька, стать ведуньей невозможно, для этого ею надобно родиться.

Любка пришла в себя и решила встрепенуться.

– А если я не захочу!?

– Так никто тебя неволить не будет. Можешь хоть сию минуту к прежней жизни возвращаться.

Любка вздрогнула всем телом, вспомнив о своём решении отравиться, а ещё пуще о постылых связях с нелюбимыми мужиками, да подобными ей самой вертихвостками.

– Ты пока, голубушка, думаешь, я покажу тебе одну вещь. Накидывай плащ, и пойдём со мной, здесь недалече.

Они прошли несколько кварталов по ночному городу и подошли к огромному зданию больницы. В приёмном отделении вахтёрша, увидев поздних посетителей, начала ворчать, но тут же признала знакомую.

– Чего это ты, Захаровна, ни свет – ни заря шастаешь, неужто по работе соскучилась?

Баба Поля отшутилась, но тут же серьёзно добавила:

– Да вот племяннице её будущую работу хочу показать.

Вахтёрша с пониманием закивала.

– Это хорошее дело. Нынче молодых на тяжёлую работу калачём не заманишь. Ступайте с богом. Сёдня как раз Игорь Моисеич дежурный.

В токсикологическом отделении на Любочку пахнуло густым, насыщенным запахом лекарств и ещё чего-то неопределённого, но при этом пугающего.

– В токсикологию, девонька, поступают все отравленники. Вот тут палата, где людям, у которых почки плохо работают, аппаратом помогают кровь очищать. В этой, я смотрю, нынче угорельцев поместили. Кровь у них необыкновенная, почерневшая.

Любочку действительно замутило, она вся покрылась липкой испариной.

– Пойдём-ка отсюда, а то сомлеешь раньше времени.

Баба Поля ввела её в большую просторную палату с зарешечёнными окнами, где лежали преимущественно женщины.

– Вот, моя хорошая, сюда бы ты угодила, если бы уксуса попробовала.

Любочка поначалу ничего особенного в пациентах не заметила. Но вдруг ближняя к ней девица как-то странно кхекнула и из неё исторглось не то хрипенье, не то рычание издыхающего зверя. Любку всю обдало холодом, рот у неё сам по себе открылся, а душа сжалась, словно от удара.

– Ой, что это?

Баба Поля положила руку на лоб страдалицы и тихо проговорила:

– Всё нутро она себе сожгла, вот чего. Теперь всю жизнь эта красавица будет маяться. Умереть не умерла, но порешилась до инвалидности.

В уголках губ отравленницы запузырилась розовая пена. Любка заворожено уставилась в её отрешённое лицо, не в силах оторвать взгляда, и едва слышно прошептала:

– Согласная я.

Дома они сели за стол. Спина у Любочки выпрямилась, словно там образовался кол. Весь её облик обрёл несвойственную серьёзность, а в глазах засветилась ясная решимость.

– Чего делать-то нужно, баб Поля?

– Раздевайся-ка, девонька, пойдём, я тебя обмою.

В ванной баба Поля долго поливала на неё травными настоями, что-то при этом нашёптывая и ласково бормоча. Местами Любочка разбирала отдельные слова, но смысла не понимала.

– Уйдя, уйдя пако жесь… Света огнь в нутре зажесть… Двои стань одно навек… Чело чадо врат распесь…

Любочка не заметила, как уснула. А пробудилась от толчка. За окном уже стоял день. Первое, что она обнаружила, это непривычные ощущения: никогда ещё Любочка не чувствовала такой цельности во всём своём существе. Что-то удивительное произошло, пока она спала. Сами сны не помнились, но чем-то глубинным Любка явственно различала картины неведомого, но такого реального и прекрасного, что всё привычное окружение теперь казалось только тенью в сравнении с этим.

На пороге появилась баба Поля. Она была необычно нарядно одета, облик её излучал торжественное спокойствие и величественность, лишь в глазах играли искорки грусти.

– Проснулась, девонька? Пойдём-ка чаю попьём, да мне в путь пора.

Любочка быстро оделась в предчувствии непоправимой беды и, тщательно умывшись, подсела к столу. Сначала они молча пили травный чай, а потом баба Поля положила перед ней пачку каких-то бумаг.