Светлана Белова - Лукич

Несмотря на ещё тёплое солнце, поступь осени ощущалась с каждым днём всё отчётливее: от земли веяло сыростью и прохладой, деревья склонили ветки, запах увядания витал в воздухе.

На тротуаре, напротив входа в ресторан, Колька и Лара с детьми устроили соревнование: кто из мальчишек быстрее добежит до столба и обратно к маме. Колька то и дело поглядывал на часы. Заметив нас, отправил навстречу своих «бойцов». Ребята выхватили Гешку и, приказав строиться «паровозом», издав протяжное «ту-туу», поспешили к родителям.

– Гуляем, значится, – Колька мелко покивал головой, ногтем постукав по циферблату, – а мы тут ждём их, слюнки пускаем.

– Коль, ты прости, – я развела руками, – совсем разучилась быстро ходить.

– Да ладно, – Лара приобняла меня, – мы не обязаны бегать, мы же женщины.

Она подхватила меня под локоть, поправила локон, сбившийся на глаза, и повела ко входу, будто вышагивала по красной дорожке. Я обернулась к мужу и Кольке, приподняла бровь и скованно улыбнулась. Меня всегда удивляли манеры Лары, будто она родилась в княжеском роду, а не в семье рабочих-железнодорожников.

Шумной компанией по темноте мы возвращались домой: проводили Кольку с семейством, потом они решили проводить нас. Возле нашего подъезда я сказала: «Если мы сейчас не идём по домам, значит, все к нам. Будем всю ночь печь пироги и петь песни!» Мальчишки сначала обрадовались, но, когда услышали, что они тоже будут возиться с тестом и начинкой, подпевая нам, быстро пошли на попятную.

Мы пошли опять к дому друзей, как услышали за спиной угрожающий голос одного из дружинников, совершавших последний обход:

– Граждане, расходимся. А не то ночевать всем вам придётся в отделении.

Колька развернулся, явно собираясь объяснить отряду необоснованность замечания. Лара подхватила младшего на руки, вручила мужу ладошки двух других сыновей и, помахав нам: «Пока-пока!», увлекла всех вперёд, подальше от хмурого взгляда дружинников.

Едва зайдя домой, Гешка скинул ботинки и, умывшись, бухнулся спать.

Мы с мужем пошли на кухню: вечерние посиделки вдвоём за чашкой чая давно вошли в нашу семейную традицию. Сеня любил крепко заваренный чай, который я называла чифирём. Мне такого настоя хватало чайной ложки на большую кружку воды.

Пока я доставала чашки, муж выложил на кухонный стол несколько купюр.

– Вот, часть фотографий с выставки выкупили. Тут на отпуск вполне хватит. А можно и на машину начать копить…

Я посмотрела на пол. Сеня налил чай, поставил кружки на стол. Тёплой дымкой поднимался пар.

Нужно сказать мужу всё сейчас. Но пока ясности не было, страшно даже думать о будущем, не только говорить о нём. О будущем, которого лично у меня может и не быть. Какая уж там машина.

– Сень, может, камеру новую возьмёшь?

– Так я купил недавно, – муж вскинул брови, – забыла?

– А, ну да.

Глянув на стену, вспомнила, как осенью прошлого года Сеня готовил снимки для юбилейной книги завода. Директор выписал премию фотографу и вручил грамоту, которая теперь в рамке висела под кухонными часами: «За большой вклад в процветание завода, за популяризацию промышленности и неоценимую помощь в подготовке юбилейного издания, посвященного 25-й годовщине автомобильного завода».

В тот же день муж потратил премию на новый «Зенит». И оказалось вовремя, потому что спустя пару дней мы вернулись с работы и обнаружили вскрытую входную дверь, разбросанные по всей квартире вещи, перевёрнутый диван и матрас на полу в комнате сына.

После первого шока от зрелища погрома вспомнила о драгоценностях.

Деньги мы дома давно не держали. Когда я открыла счёт в банке, друзья подшучивали: «Храните деньги в сберегательной кассе». Но, работая с деньгами, твёрдо знала: дома их не сохранишь.

А украшений у меня было мало, но каждое – памятное. У кулона из белого золота, подарка тёти Лиды – маминой сестры, цепочка порвалась, и никак не доходили руки отнести её в ремонт. Золотые серьги с крупным янтарём от мамы, комплект чернёного серебра от бабушки – всё лежало в шкатулке трюмо. Сердце колотилось в ушах, пока шла до комнаты.

Трюмо оскалилось вывалившимися пустыми ящиками.

Помню, как расплакалась, опустившись на диван. Сеня тогда успокаивал меня, обещая купить десять новых комплектов. Но я оплакивала не утрату украшений, а бесценную память, которую они хранили. К тому времени у меня не осталось никого из родных, кроме мужа и сына.

История оставила след в нас обоих. Иногда с обидой вспоминала, что Сеня не слишком расстроился. Он всегда легко относился к вещам, особенно своим. Единственное, пожалуй, чем он дорожил из материального, – фотоаппарат.