Надежда Волкова: Я выбираю солнце

Для обложки использована работа Марины Стояновой

Все события и персонажи вымышлены. Любое сходство с реальными событиями случайно.

Кому уготован ад?

Кому уготован рай?

Так сильно ли ты виноват?

Попробуй-ка, осознай.

Поступков плохих штрихи

У каждого есть в избытке.

Быть может, твои грехи

Всего лишь твои ошибки.

Мать она не помнила. Наивная детская память сохранила только белокурую принцессу – царевну, склонившуюся к её лицу. Мягкие волосы пощекотали щёчку, лобик, Злата недовольно поморщилась. Мама обняла её тонкими руками, прижала к синей юбке и сказала:

– Хорошо веди себя, ладно? Бабулю с дедулей слушайся.

– А папу?

– И папу. Ты же у нас хорошая девочка?

– Хол-лошая, – старательно выговорила Злата, пытаясь вывернуться из рук матери. В комнате ждали новенькие фломастеры. Яркая коробка с ровными рядами солдатиков в разноцветных шапочках гораздо увлекательнее, чем липкие поцелуи.

Мама скользнула губами по макушке дочери и ушла, исчезла из Златкиной жизни навсегда, оставив едва уловимый шлейф цветочного аромата. Поначалу она ждала её, но, заласканная и залюбленная близкими людьми, быстро переключилась на другие дела. Их кругом сколько угодно: порисовать, побегать-попрыгать, картинки в книжках полистать. Скучать некогда, тем более сидеть и ждать. Она уже большая девочка.

Потом папа стал хмурым и со Златой не играл. Сядет на стул, обнимет сильно-пресильно и раскачивается. Ей это не нравилось, куда как веселее подпрыгивать у него на коленках или кататься на плечах, и ни капельки не страшно. Папа держит крепко, двумя руками, ты тянешься к переливающимся сосулечкам люстры, они дзынькнут и серые волны торопливо побегут по потолку. А бабуля начала плакать, всё время плакать. Отмеряет вонючие капли в чашку, а у самой руки трясутся. И причёску больше не делала, раньше-то она её взбивала быстро-быстро, танцующей расчёской повжикает в волосах и сразу целая копна на голове. Потом брызнет лаком из большого флакона, а он вкусно пахнет, взросло и Злата картаво выпросит: «ну один разочек, ну, бабу-улечка, красоту-улечка…». Бабуля всегда давала на кнопку надавить, восторг! Но остался только тяжёлый, приторный запах валерьянки, его Злата запомнила на всю жизнь, запах слёз и горя. Дедуля ругался на папу, на бабулю, но никогда на Солнышко, колючие слова к Злате не относились, это она знала. Он покричит, покричит, возьмёт её на руки и в кабинет уйдёт. Дверью хлопнет, аж в ушах звенит, потом тяжело провалится в кресло, усадит Злату на жёсткое колено и вздохнёт со свистом. А лицо красное, как будто набегался. Она и спрашивала, пытливо заглядывая ему в глаза:

– Набегался?

– Набегался, набегался…, все мы теперь побегаем.

И опять присвистывает.

После она целый год жила у Бабани в деревне. Вот уж где воля и счастье! Пахло там всегда по-другому – сдобой круглый год, запашистыми травами, как гирляндами развешанными в сенцах. Летом свежестью росного утра, ароматом варенья и чем-то неуловимым. Зимой по дому плыл терпкий печной дух, дрова потрескивали, иногда там что-то щёлкало и Злата подпрыгивала от неожиданности. Верила, домовой балует, так Бабаня говорила. Домовой этот запросто мог плохих детей утащить в печку, а Злата очень даже хорошая. И ручки-то она мылит старательно, вещички свои на стульчик складывает, ест, пьёт и не «выкобенивается», только косится на печку, да бормочет – хор-рошая девочка, хор-рошая. А сказок сколько услышала про домового – не счесть! Но не это главное.

Андрю-рю-рю. Потом она стала его так называть, когда он же и учил её «р» выговаривать.

Папа оставил Злату и поспешил на электричку, помахал рукой от калитки, а сам грустный-прегрустный. Она тоже попечалилась, но не долго, и принялась скакать на одной ножке у крыльца. Пробежалась по грядкам в огороде, заглянула под лопушистые листья и нашла махонький, с жёлтеньким цветочком, огурчик. Сорвала, заодно и плеть выдернула, где мотались такие же, с пальчик, братцы-огурцы. Схрумкала всё и понеслась дальше, изучая, осваивая, замирая от стольких деревенских чудес. Немножко устала и присела на корточки возле птичника. Наседка суетливо квохтала, созывая цыплят, пушистые жёлтые комочки на тонких ножках, попискивая, летели со всех сторон. Юрко прятались под рябеньким куполом, с разбега ныряли в перьевую глубину. Что там, внутри? Мучил её этот вопрос. Вот бы, залезть посмотреть!

Косая длинная тень накрыла и клушку, и Злату. Она подняла голову и обернулась, взгляд уткнулся в синь под выгоревшими ресницами. Россыпь веснушек щедро разбрызгана по лицу с пуговкой носа посередине. Соломенные волосы ершились на макушке, сбрасывая на лоб ровный, под линейку отрезанный, чубчик. Смешно оттопыренные уши, прозрачно-розовые в солнечном свете, такие нежные, что Злата встала и невольно потянулась потрогать. Голова незнакомца чуть отпрянула, но никуда не делась, а ухо оказалось обыкновенным, жёстким, ребристым. Она снова посмотрела на него через солнце – нет, розовое, волшебное.