Дарья Тоцкая - Море Микоша

Были за столом еще Хвидорчуки, найфа ́ йнi 20 20 Лучшие то есть. люди, – они тоже опустили чарки. Хвидорчучка с голубыми глазами была, и такими беззаботными, легкими, что даже когда поучала кого или ругала со скалкой, люди то за благость считали. К ней даже исповедоваться через плетень ходили, пока батюшка не запретил. А Хвидорчучка за то ему палинку выкатила: отвлекали ее, видишь ли, этим. Тут грядки полоть надо, а все идут и идут со своими бедками – то ребенок плачем заходится, то муж помер… Не хотела слушать их, в общем, но отчего-то и сказать об этом вслух не могла.

Хвидорчучка зыркнула на Микоша осуждающе, быстро, а после подлила его матери сливовицы пышнохлебными своими пальцами и принялась шептать что-то женское, тайное и о мужчине, и гладить стала легонько по плечу. Божейка подняла глаза и стала смотреть на Микоша так, будто силилась сказать что-то без слов. Мужчины за столом молчали. Так и продолжало в воздухе висеть нечто густое, вязкое, как холодец, – пока кто-то не упал со стула и не уронил за собой тишину. Тогда все облегченно вздохнули, и снова стал слышен беззлобный смех. А Микош все глубже погружался в раздумья. Кто же мог обозвать его Полорогим – таким мерзким и таким страшным словом?

Тут нужно сказать, что историю о Полорогом в Глыбоке никто не захотел бы слушать, Микош в этом уже не раз убеждался. Он пробовал рассказывать ее взрослым – те лишь снисходительно кривились и продолжали разговор с его матерью. Микош злился, обижался на их невнимание, но его все не слушали, какими бы шутками, выдумками и выкрутасами он не пересыпал историю свою о Полорогом. Так и оставалось рассказывать ее самому себе, представляя вместо слушателей обычно невнимательных к нему селян.

Чаще всего в этой роли он видел заезжего писаря – у того лицо такое, как стесанная ножом репа в неурожайный год, а глаза как у собаки, что знает, где зарыта чужая кость. Но писаревы рожи и корчи на свой рассказ Микошу скоро наскучивали, и он принимался представлять других слушателей. Его выдуманная Божейка то и дело хмурилась и во всем стремилась найти скрытый смысл, который ей одной разгадать положено. Выдуманная Хвидорчучка временами принималась плакать, махать рукой и утирать уголки глаз подолом, будто он не о чужом, а о ее собственном сыне рассказывал. Но Полорогий не мог быть ни ее сыном, ни даже родственником, иначе не быть ей найфайной Хвидорчучкой, а родился он много лет назад в семье у других гуцулов – Магды и Боруха Галяре́пы 21 21 Тут нужно заметить, что у гуцулов имя Магда никогда не было самостоятельным именем, но, как и Лина, являлось частью имени Магдалина. Галярепа – корнеплод. .

Магда и Борух были в селе уважаемы всеми, имели только добрый урожай и скотину до той поры, пока у них в хате не завелся Полорогий. Магда любила мак, и поздней весной всегда зубами разгрызала первую головку – чтоб детей родилось много и гражда ломилась от яств и богатства.

Тут надо сказать, что гра ́ жда – непростое жилище и исконно гуцульское. Гуцулы народ работящий и гостеприимный, даром, что когда много сливовицы или палинки выпьют, то сразу за бартки хватаются и ну такие театры устраивать, что позавидовали бы заезжие актеры. Только откуда же театрам в те времена в Серебряной Земле быть? Не было таких, вот и развлекали сами себя, как могли.

И оберегали тоже, и для этого придумали строить не хату, а гражду : дом, добро срубленный, из дубовой или все больше смере ́ ковой 22 22 Особая карпатская ель. древесины, а вокруг так хитро забором обнесенный, что крыша с забором сочетается, и не заберешься во двор никак. И в таком дворе, – закрытом, – и мастерскую устраивали, и бочечку для варки леквара 23 23 Варенье из уваренных слив. ставили, имели и птичник, и сарай для скота, и погреб для всего съестного, и особенно для рождественского шо ́ вдаря – копчености из свинины, на вишневых дровах продымленной… Под крышей делали всегда сушильню для наструганных летом плодов – кро ́ шева . И все это так было ладно сокрыто, что ни медведь, ни злой какой человек не могли проникнуть и всю эту благость разрушить.

Гражда к гостям приветлива и всегда держит лишнюю крынку молочной гуслянки и тарелку отменной грибной юшки. Но к ворам, пьяницам и душегубам она слепа и глуха, и никогда их не впустит, и тьмы с полонины тоже.

А тьма приходила.