Сергей Михайлов - Иное (Откровение эзотериста)

Кажется, я вздрогнул. Откуда-то сзади, из-за миллиона световых лет, донёсся ехидный басок:

– Спал? Ай, нехорошо! На рабочем-то месте? В разгар рабочего дня! Фи, как не стыдно!

(Как же его… а, вспомнил! Вадим. Впрочем, уверенности у меня не было. Как и желания копаться в памяти).

Телефон надрывался. Я судорожно сорвал трубку с аппарата.

– Галин? – Голос шефа резанул по ушам подобно острому стилету. – Зайди ко мне. Срочно.

Гудки. Отбой. Я осторожно положил трубку – и только тогда открыл глаза.

Просторное помещение. Одна из ламп дневного освещения агонизирует, посылая в пространство предсмертный бред на языке Морзе. Двенадцать столов. Одиннадцать бесполых сотрудников имитируют бурную деятельность, яростно переписывая никому не нужную документацию и складируя исписанные листы в кипы никому не нужной готовой макулатуры. Двенадцатый – я, Галин. Я на работе. Роюсь в своей памяти и извлекаю на свет Божий очередную информацию: я – инженер. Этого вполне достаточно, чтобы определиться в пространственно-временном континууме мира объективной реальности. Обречённой реальности.

Не успел я переступить порог кабинета шефа, как в мою переносицу, всего на миг, упёрся укоризненно-холодный взгляд.

– Садись, – сухо кивнул шеф на стул возле своего стола-динозавра. Он с остервенением листал телефонный справочник. Шеф тоже неплохо умел имитировать бурную деятельность, когда того требовали обстоятельства. Похоже, сейчас обстоятельства того требовали. Я сел.

Шеф отшвырнул справочник в сторону и поднял на меня глаза. Теперь в них таился едва сдерживаемый гнев.

– В каком состоянии эскизный проект Экспериментальной установки Р-2? – спросил он официально.

– Проект? – похоже, я удивился.

– Да, проект! – Его вдруг прорвало. – У тебя что, Галин, с памятью стало туго? Или ты бессрочную забастовку объявил? Может, ты болен, а, Галин? А, понял – ты шпион!

Он вскочил с кресла и стремительно зашагал по кабинету.

– Ты затесался, Галин, в наши дружные ряды, дабы подорвать работу ведущего отдела, так сказать, изнутри. Отвечай, Галин, затесался?! – Он вдруг замер и вперил в меня внимательно-сострадательный взгляд; гнев его как-то разом иссяк. – Послушай, Андрей, может быть, у тебя дома что-нибудь не так?

Дома? Что значит – дома? Ах да, каждому человеку свойственно иметь свой дом. Есть, наверное, он и у меня.

Я пожал плечами. Как ему объяснить, что дом мой – это я сам!

Лицо шефа снова посуровело.

– Мне говорили, что ты связался с кришнаитами. Так? – я снова пожал плечам. – Хорошо. – Он сел в кресло и снова принялся за телефонный справочник. Я для него больше не существовал. – Можешь медитировать сколько хочешь, Галин, меня это более не интересует. Считаю своим долгом предупредить: со следующего месяца начнётся обещанное сокращение, и твоя кандидатура в списке стоит под номером первым. Иди.

Боже, как он мне надоел! Единственное, что я хочу от людей, это чтобы меня оставили в покое. Ведь это так мало!

Я встал и вышел. У самой двери обернулся и тихо сказал:

– Я не шпион.

– А? – шеф удивлённо вскинул брови, но меня в кабинете уже не было.

Голан дёрнулся, зашипел и стал надуваться. Серый, смрадный воздух со свистом вливался в его обмякшее тело, рождая в нём жизнь, биение пульса и живительную пустоту. Тяжёлое, слипшееся веко единственного глаза приоткрылось, и сумрачный взгляд воскресшего объял видимый мир.

– Инкарнация! Инкарнация! – в исступлении завизжала толпа у его ног.

Голан вздохнул полной грудью и расправил затёкшие плечи. Сжиженный аммиак потёк по его жилам, жизнь снова вошла в это уродливое тело – душа слилась со своей материальной оболочкой. Палач с длинной, остро отточенной металлической спицей в страхе попятился, оступился, скатился с эшафота на землю и, подгоняемый хохотом, гневными воплями, свистом и пинками, обратился в бегство.

– Инкарнация! Хвала Богу! – неслось отовсюду.

Голан, убийца и насильник, был казнён прилюдно, всенародно, но Господь вдохнул в него новую жизнь, вошёл в него, слился с ним в нерасторжимое единство, стал им самим, и теперь Голан – Инкарнация Бога в посюстороннем материальном мире, Верховный Правитель, ибо миром правит Бог, только Бог, никто кроме Бога. Он – претендент на престол, и место его – во Дворце Каземата.

Он спустился на землю и вошёл в толпу. Толстуны визжали, брызгали слюной и изливали на Голана верноподданнические чувства, а круглые, туго накачанные животы их мерно колыхались в сумеречном вечернем свете, подпрыгивали, словно мячи, с глухими ударами бились друг о друга, деформировались, мялись, скрипели. Голан с ненавистью взирал на их мерзкие лоснящиеся рожи, ещё минуту назад обрёкшие его на позорную смерть, а теперь готовые восхвалять Творца за ниспослание им Своей Инкарнации в его, Голана, образе.