Отто Клидерман - Глоток алжирского щербета

– Ну если так, то я рад это слышать. – Улыбнулся молодой человек.

– Нет, это далеко не шутки. Я говорю правду. Мне всё время кажется, что все мои предки всегда служили тому самому человеку, другими словами призраку, так как до сих пор весь этот замок живёт по его законах.

– К вам уже страшно и в гости постучаться. Всё окутано здесь тайнами и приведениями! – Неожиданный голос на пороге заставил вздрогнуть как дворецкого, так и Френсиса. Это был их сосед и друг детства молодого хозяина – Генрих.

– Генрих! – Радостно вскричал Френсис и бросился в объятья у другу. – Дружище, сколько же мы не виделись с тобой!

Гость был точной копией своего давнишнего друга. Такой же худой, высокий, правда тщательно следящий за модой. Это был такой себе утончённый мальчик из высшего общества, который всячески демонстрировал даже таким же друзьям как он сам свою принадлежность к аристократическому роду.

– Добрый день Генрих. – Раздался учтивый голос дворецкого, в голосе которого чувствовалась насмешка.

– Аберкорн! – Вскипел гость. – Для вас я герцог Аберкорн или вас опять подводит память Полл?! – Накинулся он на внешне спокойного дворецкого.

– Да будет тебе дружище. – Тут же похлопал его по плечу Френсис. – Успокойся. Лучше расскажи, как у тебя дела?

Гневные складки на лице гостя стали разглаживаться:

– Хорошо. Вот услышал, что ты обосновался в своём родовом гнёздышке и решил поинтересоваться, как тебе здесь? Мы долго не виделись. Ты был на другом континенте и скоро опять туда возвращаешься. Ты ведь не знаешь обо мне многого. Я ведь серьёзно занялся политикой. Это меня вдохновляет.

– Так ты оставил семейное дело и теперь совершенно отошёл от фабрик отца?

– Это всегда приводило меня в уныние, а в политике я чувствую, что просто в среде таких же, как и сам.

– Но политика – это место такого коварства, лицемерия, хитрости, предательства и грязи, что это скорее может быть состояние души, чем зов сердца. Я больше испытываю радости, когда могу помочь пациенту справиться с недугом, но этим бы в жизни не занимался бы.

– Мой искренний и честный де Колонг. Твои слова просто меня смешат до слёз. И это говорит славный отпрыск такого рода как твой? Многие столетия никто не мог тягаться по силе власти с вашим родом, даже моя семья испытывала жуткое благоговение перед вашими родственниками. А ты вместо того, чтобы показать своё превосходство отбрасываешь такое грозное оружие просто в никуда и говоришь мне о высших ценностях? – Голос Генриха носил отчётливые нотки ничем не прикрытого пренебрежения.

– Пропала сегодня реликвия пра пра пра деда. Я сейчас ни о чём не могу думать, как о том, кто и когда это сделал? – Тяжело вздохнул Френсис.

Генрих бросил взгляд на пустой бархатный футляр.

– Твой пра пра пра дед был человеком-загадкой. Никто никогда не знал, чем он занимается, но все понимали что чтобы он не делал – его руки и помыслы были в грязи, источаемые слова были полны лицемерия и хитрости, поступки полны предательства…..откуда же было сколотить такое состояние по-честному? А вот дед твой и дед твоего отца, поражали общество своими приёмам, где демонстрировали привезённые из Греции, Египта, Туниса, Испании невообразимой красоты предметы искусства. Это при том, что оба не просто пытались подражать друг другу, а превосходить во множество раз. Оба имели доступ к археологическим раскопкам и были не просто учёными, а коллекционерами, и уж не знаю какая малая доля доставалась музеям. Музеями были ваши дома, а точнее сказать вот этот замок. Вы затмевали не одну знатную семью, а ты говоришь мне о честности и порядочности.

– Из всех душевных смут зависть – единственная. В которой никто не сознается. Плутарх ок. 45-ок.127 гг. – Парировал спокойно Френсис, смотря бесстрастно на разгневанного и не перестающего жестикулировать друга.

– Твои предки любили сравнивать себя с великим Александром. Их любимая фраза были слова, сказанные полководцем: «Мой отец будет продолжать захватывать земли до тех пор, пока совсем не лишит меня возможности совершить что-то великое!» – Пожаловался однажды Александр. Это был девиз вашей семьи.

– Ты пришёл для того, чтобы всё это сказать мне в лицо, Генрих? – На лице Френсиса не дрогнула ни одна мускула.