Небо напоминало противень с сизой карамелью. Листья, почерневшие по краям, торчали из сточных решеток, и пахло жареным рисом. Солнце приглушило свет до минимума, будто спрятало голову под парчовым платком. Огромная ворона сидела на краю урны и заинтересованно смотрела внутрь. Затем выудила длинный вытянутый презерватив и любовно разложила на асфальте. Мальчик в резиновых сапожках мутил лужи и хныкал:
– Мама, я не был героем. Я так старался не заплакать, когда тетенька-врач колола мне пальчик, и не смог.
Мама с озабоченным лицом выстукивала смс, а потом вдруг спросила:
– Ты не помнишь, выключила ли я утюг?
Осень вела себя возмутительно: стреляла дождем, будто из рогатки, рассыпала твердые зерна снега – почти что саго, и транжирила летние залежи тепла. Разбазаривала краски. Размывала ветошью последний ализариновый цвет. Люба старалась не обращать внимания на это безобразие и медленно брела домой из коворкинга «Счастье HUB», в котором пять минут назад закончилась лекция о теории поколений. Неспешно обходила лужи, будто старые карманные зеркальца, поправляла сползающий шарф цвета спелых яблок и думала о своей семье. О том, что у них под одной крышей уживаются три поколения с разным мировоззрением, ценностями и ориентирами: бабушка из беби-бумеров, мама – из поколения X, и она – самый что ни на есть миллениал. Что бабулька диктует погоду в доме, пытается все контролировать и навязывает свое мнение, а мама, настоящая «спящая красавица», регулярно прячется в скорлупу, все время молчит, отвечает невпопад или с опозданием на целую лонгу. Сама же Люба на все имела свою точку зрения, и у нее с бабкой никогда не затухал латентный конфликт, грозящий перерасти в семейную войну. Ведь старушка считала, что женщины обязаны геройствовать, быть сильными, самостоятельными, твердыми и непоколебимыми. Никогда не плакать, никогда не жаловаться и ни о чем не просить. Они не имеют права болеть и афишировать свою болезнь, разминая рукой ноющую поясницу. А еще уставать, чего-то бояться, кому-то доверять и демонстрировать свою уязвимость. Любе внушали эти догмы с самого детства, когда кормили манной кашей с островками смородиновых ягод, когда втемяшивали обращение септаккордов и отпускали с классом в поход к старому двухпалубному пароходу. В такие моменты бабушка наливалась кровью и превращалась в «красного коня». Нервно гарцевала по гостиной, трясла гривой с кислотной химической завивкой, тяжело отдувалась и смотрела так, словно хотела выжечь клеймо на лбу у внучки, а заодно и на противоположной стене:
– Запомни, глупенькая, все мужики – сволочи. Им нужно только одно – куда-то пристроить свою неугомонную пипку.
В городе начался замедленный листопад. Листья живо выстилали тротуары по принципу папье-маше. Во дворе сидели бабушки-пенсионерки в мохеровых беретах, цигейковых пальто, ворсистых рейтузах и бурках. Они сжимали опорные трости с затертыми рукоятями и о чем-то оживленно беседовали. У многих тряслись подбородки, будто под кожу вживили батарейку Duracell, поэтому разговор звучал нечленораздельно:
– Люди одиноки, потому что вместо мостов строят стены. Вспомните Марину Цветаеву и Франсуазу Саган. А Есенин с Айседорой Дункан? Как намучились, бедняги! А что уж говорить о Шопене и Жорж Санд!
Люба кивнула, словно это было сказано лично ей, и потянула на себя подъездную дверь.
Их семья состояла из трех женщин: бабушки, которую все называли Люба-большая, мамы со строгим и удивительно не подходящим ей именем Маргарита, и дочки – Любы-маленькой, хотя ей уже исполнилось двадцать пять лет. Мамино имя все давным-давно забыли и называли ее сокращенно от Ритули – Тулей. Бабушка, когда сердилась, обзывала ее Тюлькой и ставила в упрек:
– Живешь, как в консервной банке. Ни интересов, ни характера, ни таланта!
Мама флегматично кивала, привычно собирала со стола чашки, также молча смахивала полотенцем острые бриллиантовые гранулы сахара и уходила к себе читать. Бабушка успевала крикнуть вслед:
– Ты словно дворецкий в «Лунном камне»! Тот тоже перечитывал «Робинзона Крузо» всю свою жизнь.
Они обитали в трехкомнатной квартире в доме с маскаронами по улице Саксаганского. Именовали свое жилище «Женским царством» и вели общий быт. Квартира выглядела, как музей Булгакова: всюду книги, книги, книги, волосатые корешки раритетных изданий и полные собрания сочинений Куприна, Фета, Дюма. На стенах – портреты Мусоргского и Майбороды. Дореволюционное пианино, часы с кукушкой и старинное бра. Старомодные чехлы на стульях, которые еще школьницей мама Туля ассоциировала с картиной Бродского «Ленин в Смольном». На ней лысый вождь с желтоватым лицом человека, пораженного синдромом Жильбера, сидел на таких же зачехленных стульях, читал газету «Гудок» и ждал свой любимый морковный чай.
Читать дальше