Михаил Соболев - Идиотка

– А что ж Валентина теперь? Одна с дочкой малой… – вздыхали бабушки.

– Валентина не пропадет, – успокоила Лида. – Сама видная, и – при квартире. Такие долго не вдовствуют. Не пройдет и года, будет у Таньки другой папа, помяните мое слово. – Лида ухмыльнулась тонкими малокровными губами. – Грузин какой-нибудь или хохол приезжий…

Так и случилось, осенью 1986 года мама привела домой чужого дядю. Евгению тогда исполнилось двадцать пять, он был на семь лет моложе Валентины.

2000 год, Санкт-Петербург.

… Он очень гордился своими первыми победами. Таня похваливала, чтобы старался.

Учился держать ложку. Рука дрожала, донести до рта, не расплескав половину, удавалось редко. Таня теперь на время кормления подвязывала ему на грудь салфетку. «Слюнявчик», – говорила она и смеялась. Он дулся, сверкал исподлобья глазами, но тянул ложку ко рту снова и снова. Тарелку Таня держала на весу, у самого рта, страхуя его неверные движения. Но постепенно, раз за разом, отодвигала чуть дальше, заставляя его «работать».

Она искренне радовалась его успехам, потешалась над забавными словечками и гримасами, беззлобно покрикивала, когда он отказывался кушать или принимать лекарство. Однажды по пути с работы поймала себя на мысли, что торопится домой, что скучает и волнуется за него. Такого не было даже, когда она ухаживала за умирающей мамой. Там была мать, а здесь – ее «дитя».

Жизнь девушки обрела смысл.

Наступил новый 2001 год…

Ретроспектива. 1986 год, Ленинград.

Рассказывает Валентина Кораблева: «В воскресенье возвращалась я из деревни от мамы. Почти у самого Ленинграда автобус сломался, уже поворот на Гатчину проехали. Духотища, июль в тот год солнышка не жалел, недели две дождя не было. Все пассажиры вывалились из «Икаруса». Солнце – высоко, полдень. Встали на открытом месте – ни тени, ни ветринки. От шоссе, как от каменки, жарило. Асфальт плавился и проминался под каблуками босоножек. Мне сделалось худо…

Уже второй год пошел, как я стала задыхаться. После гибели Алексея что-то надломилось в организме, а раньше-то я и усталости не знала. Уж на что работа тяжела, а все вприпрыжку бывало, с песнями…

Впервые это случилось в морге, в помещении для прощания. Алешка лежал, как живой. Лицо у него не пострадало… Подошла я к гробу, хотела поправить сбившуюся кружевную накидку в ногах. Вдруг грудь, будто о том, как надо дышать, «забыла». Открыла я рот, вздохнуть хочу, а не могу. Наверное, в зале слишком много было цветов. Танька перепугалась, рассказывала, что посинела я, глаза выпучила. Мычу, мол, непонятно что. В тот раз все быстро прошло, стоило только вывести меня на воздух, но удушье все чаще и чаще повторялось…

Стоим, значит, на шоссе, потом обливаемся, а у меня грудь заложило. Шагнула я по обочине вперед, от людей, где воздуху больше и отвернулась от дороги…

Слышу, тормоза завизжали. Оглянулась, а там – большущая крытая синим тентом фура. Лязгнула нутром железным и встала. Светловолосый богатырь распахнул дверцу с моей стороны.

Как в кино…

– Садись, красавица, – улыбнулся широко, – в уголках его глаз – морщинки весёлые. – До метро, с ветерком, – понял, что побаиваюсь и рассмеялся. – Что ты белым днем, красавица, да на въезде в город трусишь? Залезай, не бойся!

Колебалась я недолго, шагнула на подножку, он мне руку протянул. Не успела глазом моргнуть, уже в кабине сижу, высоко над землей.

– Евгений Матвеевич Еланский, можно просто Женя – представился парень. – Сын своих родителей, родился по собственному желанию. – Лицо круглое, курносое, загорелое, в глазах чертики пляшут.

– Валентина, – назвалась я, а сама за сумку, на всякий случай, держусь.

Как только тронулись, сразу посвежело…»

Сквозь открытую форточку шаловливый ветерок пытался поцеловать разгоряченное лицо женщины. Мотор пел песню о дальних краях. Пригожий водитель хохотал над собственными шуточками и был похож на вихрастого деревенского мальчишку. Сильные загорелые руки уверенно крутили «баранку». Валентина поймала себя на мысли о том, как крепко могут обнимать эти руки, и какие они, должно быть, горячие.

«Другим принцы встречаются, а мне попался вылитый Емеля из сказки», – подумала женщина, и весело, беззаботно рассмеялась.

Она с удивлением почувствовала, что дышит совершенно свободно. Начавшийся было от жары приступ астмы, прошел сам собой. На душе впервые после похорон мужа стало легко…