Марат Гизатулин: Чирчик впадает в Средиземное море, или Однажды бывший советский пролетарий

Да, говорит он, исключительно о работе и говорили, и думали.

Но не следует держать этих высоконравственных людей совсем уж за евнухов. Нет-нет, они тоже имели немножко недостатков, но занимались этим как раз на работе. Это особенно здорово, когда ты в рабочее время веселишься, а ещё за это и зарплата идёт. Много, много приятней, чем во дворце и с канделябрами.

5

Однако… Мне мои друзья говорят, что я злоупотребляю этим словом. Возможно. Я вообще такой употребитель – ничего не умею употребить во благо. Только во зло. Поэтому прошу не серчать, я буду употреблять, как могу.

Итак, однако. В цеху моего героя, как уже я сказал, было ещё два человека – начальник цеха и механик. Механик в квартиру на портвешок не приглашался – ранг другой. И пролетарий мой приглашался не за особый ум или талант. Просто он пришёл на этот завод одним из самых первых, когда только начальник и его заместитель были.

Так вот те двое в цеху уже давно вышли из комсомольского возраста, поэтому мой герой сразу же по приходе в цех совершил головокружительную партийную карьеру – стал комсоргом всего вагончика! И неважно, что пока вся его ячейка состояла из него одного – скоро цех будет большой.

И действительно, вскоре ручеёк потёк – специалисты из разных городов огромной страны так и валили. А как-то приехала целая группа выпускников техникума из Владимира, правда, небольшая. Группа состояла из парня и двух девушек, среди которых была и та, которой суждено было стать самой красивой девушкой города.

Я работал в другом цехе, но как раз в это время зашёл проведать друга. И попал как раз вовремя.

Вообще, наш город славился красавицами, и я постоянно испытывал некоторые трудности в присвоении пальмы первенства. Но эта! Здесь я вынужден похвалить вкус своего друга-пролетария, который влюбился в неё с первого взгляда.

Он, бедняга, был так потрясён, что впервые его обычное красноречие изменило ему, и он не нашёл ничего лучшего сказать новичкам при знакомстве, как предложить сдать комсомольские взносы.

Должно заметить, и с досадой, что моему другу-пролетарию в жизни на знакомства с красивыми девушками везло, хотя разумного объяснения этому я никогда не находил и сейчас не нахожу. Он и в молодости ни красотой, ни умом не блистал, а с годами это всё больше стало бросаться в глаза. Сам он при этом, как это частенько бывает у людей недалёких, как раз считал себя умным и красивым. И в силу того же умственного ущерба за чистую монету воспринимал возгласы окружающих в свой адрес:

– Ишь ты, какой умный!

Или:

– Ишь ты, какой красавец!

Это произносилось по-разному – порою с удивлением, что такое возможно, порою еле сдерживающимся от негодования дрожащим шёпотом, состоящим из одних только согласных букв.

Пролетарий, конечно, чувствовал, что и те, и другие говорят это без одобрения, но понимал так, что это они от зависти, сволочи. Сам он, кроме прочих недостатков, практически начисто был лишён этого прекрасного чувства – зависти. Как и многих других, совести, например. Полное отсутствие, вакуум. Сам я человек очень совестливый и даже излишне стеснительный, и особенности характера моего героя меня немного шокируют и даже раздражают. Может, поэтому мы с ним и сошлись – противоположности притягиваются.

Так вот о зависти. Да-да, мне представляется, что зависть не так плоха, как принято о ней думать. Ну, смотря какая, конечно, ведь недаром люди уже давно разделили это свойство человеческой психики на два антагонистических цвета. Есть чёрная зависть – это действительно нехорошо – она иссушает мозги и выхолащивает душу или наоборот, не важно. А вот белая, напротив, делает человека лучше и выше, двигает прогресс цивилизации и катализирует улучшение человеческой расы. То есть в человеке должно быть всего, и зависти тоже, но этого всего должно быть в меру.

Наш же пролетарий, повторимся, этого был начисто лишён, поэтому с детства он не стремился хорошо учиться, хорошо одеваться или хорошо себя вести. Так, чтобы перед другими не было стыдно. Потому, что чувство стыда, напомним, у него тоже осталось в зачаточном состоянии, так и не став полноценным органом.

Родители частенько выговаривали подрастающему отпрыску, что у людей дети, как дети, и только их семью за что-то бог наказал. Сын стоически выслушивал эти стенания, не испытывая, однако, ни зависти к счастливым семьям с удачными детьми, ни стыда, что сам он удачным не уродился.

Да, что касается зависти, здесь надо оговориться, что было у него в юности одно маленькое исключение. Это началось ещё со школы – стоило кому-то из его друзей влюбиться в девочку, как будущий пролетарий моментально влюблялся в неё же. Ему казалось чудовищной несправедливостью, что эта девочка достанется кому-то другому. Эта его юношеская зависть доставляла немало хлопот и неприятностей будущему пролетарию, но к счастью, со временем он понял, что все девочки ему всё равно достаться не могут, поэтому не стоит жадничать. Так он лишился и этого, последнего вида зависти.