Марат Гизатулин: Чирчик впадает в Средиземное море, или Однажды бывший советский пролетарий

Но наш мудрый пролетарий не пошёл по такому тривиальному пути, как ночёвка любимой невесты на вокзале или в подъезде, да ещё отягчённая ложью другой невесте. Нет, пролетарий поступил по-умному – он просто повёл ночевать иногороднюю невесту к местной.

Для девушек этот пролетарский сюрприз почему-то не стал большой неожиданностью. Невесты с видимым удовольствием познакомились.

Были подчёркнуто вежливы и предупредительны друг с другом. Хозяйка дома сама постелила гостье и неизвестно чьему жениху лучшую кровать в доме. Сама легла в другой комнате. В душе пролетария скребли когтями неведомые ему доселе чувства, одно из которых люди называют стыдом. Названий других чувств он не знал, но они тоже больно царапали. Пока шли приготовления ко сну, он малодушно курил в подъезде, кляня себя за чрезмерный ум и прочие качества. В квартиру идти не хотелось, мечталось свернуться калачиком на коврике под какой-нибудь из дверей. Думалось, что вот именно коврик под дверью и есть лучшее место отныне и навсегда для столь непомерно умного пролетария.

Но делать нечего – пришлось всё-таки возвращаться в квартиру, вымучив казавшуюся ему жизнерадостной улыбку, адресованную обеим невестам. Было уже очень поздно, и чертовски уставший от целого дня прогулок и переживаний пролетарий валился с ног. Он добрёл до гостевой кровати и лёг, попытавшись обнять невесту после долгой разлуки. Однако та не далась, а наоборот, столкнула жениха с кровати и велела ему идти в спальню другой невесты. Совсем осоловевший от усталости пролетарий безропотно отправился, куда ему велели. Но и там он не нашёл тёплого приёма:

– Как тебе не стыдно! К тебе девушка издалека приехала после долгой разлуки, а ты!.. Возвращайся немедленно!

Пролетарий, как телёнок, ищущий между двух коров мамкино вымя, послушно повернулся и пошёл. Но снова был отвергнут. Так он и ходил некоторое время из одной спальни в другую, пока не пристроился на полу в коридорчике, поскольку комнат в квартире было всего две.

Ой, что-то осточертел мне этот пролетарий бывший – дальше некуда! О нём писать – только настроение себе портить. Лучше бы я про Дина Рида остался писать.

В детстве у меня была большая его пластинка со множеством песен. Запомнились две – «Элизабет» и «Хава нагила». Надо скорее что-нибудь послушать, лучше всего последнюю. Песней надо заканчивать любую работу. И радоваться. Тем более сама песня говорит: «Давайте радоваться». И я согласен, давайте-давайте! И американский дурачишка пусть порадуется, что мы его помним. Он всё-таки неплохо пел, этот Динушка.

А то там эндорфинов каких-то не хватает, говорят. Или белофинов… Или краснофинов, хотя встречались мне в жизни и синефины. Опять не в ту степь понесло…

Всё-всё, побоку всё, и пролетарий с его дефицитом эндорфинов в первую очередь. Будем петь и радоваться! Это много приятнее, чем про какого-то безмозглого и бестолкового пролетария писать. Я уж не говорю про читать.

Хава нагила, плииз!

Однажды бывший советский пролетарий узнал, что человеческая красота очень странная штука – очень непостоянная. Не в том смысле, что с годами красота теряется, это тоже не всегда бывает. Доводилось мне видеть, как не слишком симпатичный в молодости человек с годами вдруг преображается в писаного красавца. Взять хотя бы того же Аркадия Райкина.

Но я о другом хотел сказать – бывает встретишь красивого человека и любуешься им, пока он не заговорит. Тогда только видишь, что он безобразен.

Бывает и по-другому.

Со второго семестра начинался новый предмет – физика. Бывший советский пролетарий в прекрасном настроении вошёл в аудиторию и сел в первый ряд. Не спеша, с удовольствием выложил перед собой большую толстую тетрадь для конспектов, ручку и карандаш. Сколько его знаю, у него всегда так: начало любого дела вызывает приступ вдохновения и надежду, что вот теперь-то он всё будет делать как надо. Если с первой же лекции внимательно слушать, аккуратно всё записывать, а главное не пропускать занятия, то всё будет в порядке. К сожалению, человек несовершенен – он почти всегда знает, как надо, но так, как надо, никогда не получается. С каждым новым предметом начинаешь новую тетрадь, но в ней так и остаются исписанными всего несколько страничек. Сначала одну лекцию пропустишь, потом другую, а там, глядишь, уже и вовсе делать нечего в институте – всё равно ничего не понятно.