Борис Абрамов - Воспоминания о плене

По обеим сторонам дороги встают первые ужасные картины начавшейся войны: по бокам дороги лежат раненые с побледневшими, искаженными от боли лицами, горят дома и целые сёла. Кругом царит смерть и разрушение.

Но вот всё чаще и чаще слышатся громкие, уверенные голоса, отдающие приказы. Во всем этом хаосе неожиданности начинает проступать строгое лицо сознательной дисциплины. Масса бегущих постепенно замедляет свой бег, останавливается и, подчинившись единой воле, единому разуму, включается в работу общего механизма.

Бегущих уже почти нет. Теперь по дорогам движутся уже организованные группы войск. Одни из них начинают занимать оборону, другие продолжают еще движение дальше в тыл. Но это уже сознательное, согласованное движение.

Повозка продолжает мчаться в направлении на Чернавцы. В Чернавцах небольшая остановка: оставшиеся в селе жители выносят раненым немного молока, утолить жажду. У них на глазах слёзы, они сочувственно кивают головами.

Повозка выезжает за Чернавцы. Вдруг слева, с западной стороны дороги раздается несколько автоматных очередей. Над повозкой словно проносится рой ос. Левая упряжная подскакивает, на крупе у нее появляется струйка крови, брезент выглядит как решето.

Ездовой делает разворот на сто восемьдесят градусов, и повозка мчится обратно. Справа от дороги показалась немецкая пехота. Немцы идут во весь рост с расстегнутыми воротниками, засученными рукавами и автоматами наперевес.

Повозка стрелой пролетает через уже совсем опустевшие Чернавцы. На другой стороне Чернавцов навстречу попадается грузовик с ранеными. Ездовой останавливает его.

– Дальше нельзя: там немцы! Поворачивай обратно и забирай моих. Повозку бросим, – говорит он шоферу.

Раздумывать не приходится, и грузовик уже мчится обратно на Брест-Литовск. Повозку и лошадей бросают. Места на машине мало: стоят бочки с бензином и станковый пулемет. Между бочками расположились раненые. Кто лежит, кто полулежит, опершись на бочку. Б. устроился в запасном скате, но даже и тут при каждом толчке спина горит, словно в огне. Ездовой сел к пулемету.

У поворота на Жабинку машину задерживают: проезд на Брест-Литовск закрыт. Станковый пулемет снимают, и ездовой остается при нем. Во время этой минутной остановки Б. успевает заметить одного майора (подполковника), распоряжающегося всем, и в одном из помогающих ему командиров он узнаёт начальника связи своего полка лейтенанта Шестакова. Грузовик направляют на Жабинку: там есть госпиталь. Возможно, там примут раненых.

Шофер делает крутой поворот, задние колёса сползают в канаву. Кажется, что машина неминуемо должна перевернуться. Бочки сползают с места. Раненые стонут от боли. Но грузовик благополучно выбирается на дорогу. Теперь они вынуждены сбавить скорость, так как грузовик движется среди отступающих людских колонн, повозок и автомашин.

Всё это часто сбивается и образует пробку. Особенно, когда налетают немецкие штурмовики. По ним почти никто не стреляет.

По обеим сторонам дороги стоят горящие деревни, бегут плачущие женщины, дети и старики, несут с собой остатки своего имущества, стараясь укрыться в глубоких лесах. Они не хотят попадать к немцам. На их лицах написан испуг перед неизвестностью будущего.

Наконец грузовику с ранеными удается выбраться из общей сутолоки. Шофер снова прибавляет скорость.

На дороге перед грузовиком вырастает какая-то маленькая стройная фигурка в военной форме. Шофер вынужден остановиться. На подножку вскакивает молоденькая девушка, военфельдшер 1-го ранга. Она со слезами на глазах просит забрать хотя бы самых тяжелых из ее раненых, так как ее машина разбита.

Б. поднимает голову и замечает невдалеке от дороги под деревом лежащих раненых. Их около пятнадцати. Немного вперед по дороге в канаве на одном боку лежит разбитый грузовик. Девушка с ранеными одна.

По лицу нашего шофера видно, что ему невыносимо тяжело произнести: «Нет, не могу, товарищ военфельдшер, мест больше нет».

Девушка на секунду опускает голову, стараясь скрыть слёзы. Потом твердо идет к своим раненым.

Шофер снова дает газ. Б. с болью в сердце смотрит на оставленных на произвол судьбы людей. Он старается заглушить эту боль, уверяя себя, что это не так уж страшно, что наши задержат немцев, а там через несколько дней выгонят вообще с нашей территории. А там пройдет, возможно, еще несколько недель, может быть, несколько месяцев, и фашисты будут разбиты и поставлены на колени. Но это только слова, а словами такую боль не заглушить. Несмотря на все самоуверения, у него остается на душе неприятный осадок.