Константин Уткин - Суррогатный мир

Ларенчук, в принципе, с этим был согласен. Да, нехорошо пить так много. Но горзадо хуже – пить так мало. Или вообще не пить. Но время не ждало – Пуськов уже поднял подбородок, натянув шею двумя черепашьими складками, и приготовился внимать.

– Ты себе представить не можешь, дорогой мой друг – разом перескочил вдруг Ларенчук на развязно-интимный тон – как я горд тем, что вытащил тебя из ледяной купели…

Петр осекся – впервые в жизни он говорил не своими словами. Будто кто-то наклонился над ухом и стал диктовать – причем так удачно диктовать, именно то, что нужно.

– И, вытащив тебя из ледяной купели, я понял, насколько мне повезло. Не каждый день простым людям вроде меня выпадает счастье пить… нет, я скажу больше – выпадает счастье жить рядом с великими гениями пера, которые скрашивают серость наших обыденных будней великими красками своего таланта!!!! Позволь пожать твою мужественную руку, Михаил, и наплюй на всех, кто тебя оскорбляет и унижает.

После этих слов Ларенчук уже уверенно наполнил свой стопарик – и быстро выпил, провернув это все так ловко, что хозяин принял заминку за осмысление новых фраз и придания им достойного оформления.

– Кстати, а кто тебя унижает и оскорбляет? Что за потерявшие всякий стыд и совесть люди? Как им не позорно пятнать свои имена перед потомками, который приколотят их на позорный крест и будут смотреть, удивляясь, как можно было опуститься до такой низости – травить всеми обожаемого автора всеми обожаемого Белого слона? А…

Ларенчук замолчал на полуслове – у Михаила Пуськова прыгал дрожащий подбородок и следы бурного прошлого на лице были залиты обильными слезами.

– Именно. Именно. Какое счастье, что в эти трудные минуты вы, мой дорого собрат по творчеству, находитесь рядом со мной. Как мне приятно чувствовать дружеский локоть и надежное плечо в мире, который стоит целиком и полностью на предательстве, лжи, корысти и алчности. Дай я тебя…

– Пардон!!! – быстро выставил рюмку, как щит, Ларенчук – пардон, у меня налито.

И Пуськов, который уже готов был слиться в очередных дружеских объятьях с длительным братским поцелуем, был остановлен, начал трубно сморкаться, откашливаться и промокать опухшие от слез глаза.

– Вот он, это гадкие и мерзкие людишки. Вот они, эти не имеющие ничего святого за душой дикие варвары. Вот он, способные оплевать и опорочить все, на чем стоит порядочность, ум, честь и совесть народа. Вот тут они все у меня…

И Пуськов вытянул перст, указывая на бельмо спящего монитора. Петр внимательно вгляделся в этот монитор – он понял, что творческие люди не совсем такие, как люди обычные, и то, что они говорят, обычно приходится додумывать самому. Что хотел сказать гениальный поэт, утверждая, что все враги живут в мониторе? Может, в телевизоре? Наверное, все эти телевизионщики, которые не хотят больше показывать Калинина с гениальной песней Белый слон – они и есть самые настоящие внутренние враги всех творческих людей?

– Хотя!!! Мой дорогой друг, хотя!!! Хотя, между прочим, я могу показать вам сегодня – именно сегодня, мой дорогой друг, именно сегодня – могу показать вам этих сволочей вживую!!! По-настоящему!!! Вы сможете посмотреть в их бесстыдные глаза!!! И спросить, за что, за что, за что они устраивают этот бесконечный и ужасный бестиарий!!! Да, мой друг!!! Я совсем забыл, что за день сегодня!!! Сегодня мой праздник, и ваш праздник, и праздник всех художников слова, которые работают не покладая рук, привнося в этот мир красоту и благородство!!!

Ларенчук молча налил и выпил. Пуськов этого не заметил – он мчался бейдевиндом по волнам каких-то своих мыслей. Ларенчук понял, что сегодня его собираются вести куда-то, где как раз скапливаются все эти враги и подлецы, и ему, как крепкому представителю пролетариата, нужно будет с ними разобраться по пролетарски, со всей рабочей прямотой.

– Ты правильно сделал, что выпил, ты молодец, ты понимаешь, когда надо выпивать и за что надо выпивать. Я могу сказать тебе, за что ты выпил – ты выпил за меня, и за себя, потому что ты тоже поэт. Ты понимаешь или нет, что поэт это не тот человек, который умеет писать простые зарифмованные мысли, поэту вообще не обязательно что-либо писать. Я могу сказать, что ты, мой друг – поэт, а, между тем, ты не написал еще ни одного стихотворения. Странно? Нет, не странно, нормально. Любой, кто читает стихи, сам становиться поэтом.

Ларенчук открыл было рот, чтобы уточнить – последнее прочитанное стихотворение находилось, кажется, в школьном учебнике. И далеко не факт, что он было-таки прочитано – скорее всего, именно за то, что он, Петр Ларенчук, отказался его читать, он и получил одну из своих бесконечных двоек.