Дмитрий Колпаков - Волчья звезда

– Так точно! Всех!

Полковник поднялся с кресла и с хрустом потянулся.

– Всё, хватит на сегодня, – скомандовал он, – завтра дел много, а на сегодня – отбой!

Проснулся Паша от грохота и крика: «Подъём»! Четыре сотрудника ходили по камере и дубинками колотили по спинкам кроватей.

– Кончай ночевать! Без вещей на выход!

«Шмон!» – подумал Паша но ошибся.

Всю компанию вывели на улицу. На прогулке Паша Аптекарь не был уже два дня, остальные – и того больше. Все с удовольствием вдыхали свежий воздух и щурились на утреннее солнце.

– Дядя Гера, не в курсе, куда ведут? – встревоженно спросил Рулявый.

Молчание.

– Дядя Гера, я, кажется, вопрос задал?

– На расстрел.

Воры дружно рассмеялись.

– Я серьёзно, а ты тут шутки шутишь, – обиделся Рулявый.

– И я серьёзно. Сейчас заведут вон за тот барак…

– Хавальники закрыли! – прикрикнул конвоир.

Привели на промзону. Воры встали вольной неровной шеренгой и с интересом смотрели на встречающую их «делегацию». А посмотреть было на что. Сам начальник лагеря – майор Хакимов, пара его замов, какой-то гражданский, лет сорока с небольшим, в цивильном костюме, и человек десять спецназовцев в чёрной униформе. Паша ждал речи хозяина, но слово взял человек в цивильном костюме.

– Граждане заключённые! – властно начал он, – я – полковник Малютин…

Паша внимательно осматривал говорившего. Высокий – метр девяносто, не меньше. Даже под костюмом чувствовалось его мускулистое, тренированное тело. Русоволосый, сероглазый и белозубый, его можно было назвать красивым, если бы не два шрама, на лбу и левой щеке, уродующие его лицо.

«Комитетчик, походу», – мелькнуло в голове у Аптекаря.

– А сейчас быстро разобрали мётла, лопаты, грабли и живо на уборку территории, – последние слова полковника Паша еле разобрал, потому что они потонули в громком воровском хохоте.

– Ты попутал что ли, начальник? – отсмеявшись, выкрикнул Дядя Гера, – Ты с людьми разговариваешь, а не блядями лагерными! Какие мётла? Какие лопаты?

– Петухам такие приказы отдавай! – заорал Рулявый.

– Шнырей в нас увидел? – поддержал Вова Толстый.

– Зря стараешься, начальник, – дождавшись тишины, произнёс Аптекарь, – мы воровских законов не нарушим.

Полковник Малютин цепко всмотрелся в Пашу, будто старался получше его запомнить.

– Вы у меня не только свои воровские законы нарушите, вы у меня все смертные грехи на свои душонки возьмёте, какие не брали ещё. Слово офицера! – уверенно пообещал он.

– Да пошёл ты!

– Вали туда, откуда приехал!

– Псина легавая!

– Цветной!

Малютин недобро улыбнулся, дал отмашку, и спецназовцы взялись за дело. Электрошокеры, дубинки и ноги, обутые в тяжёлые берцы, сделали своё дело. Не прошло и двух минут, как окровавленные законники валялись в пыли.

– Какая у них пайка? – спросил Малютин у Хакимова.

– Триста граммов хлеба.

– Урезать вдвое.

– Есть!

– Посмотрим как вы через месяц запоёте.

Паша пришёл в себя и открыл глаза. Первое, что он увидел, было бледно-голубое, без единого облачка небо. Паша зарычал от боли и бессилия.

Паша Иванников родился в Уфе в шестидесятом, в семье учителей. От матери он унаследовал любовь к литературе и чтению, от отца, учителя математики, способности к точным наукам, а вот равнодушие к ним он приобрёл уже сам. Паша легко справлялся с любой задачей, но убей бог, не мог понять, для чего это нужно и где в жизни это можно применить. Другое дело – книги! Конан Дойл, Майн Рид, Фенимор Купер, Дюма и Жюль Верн. Какие приключения! Какие герои!

Пашин отец был добрым, мягкотелым человеком и мало походил на любимых книжных персонажей. На работе на нём все ездили и им же погоняли, дома он был под каблуком жены, женщины строгой и властной. В общем, отец был слабым примером для Паши, и он всё своё свободное время проводил на улице. Их частный дом находился недалеко от местной барахолки, в простонародье именуемой «толчок». На улице – вот где были настоящие герои! По крутизне и брутальности они ничуть не уступали героям Майн Рида и Жюль Верна, а где-то даже и превосходили. Каждый пятый из старших толчковских пацанов был судим, а уж приводы в милицию имел каждый второй. По вечерам, в каком-нибудь уличном закутке, Паша в компании таких же салобонов слушал неторопливые рассказы фиксатых, татуированных экс-каторжан. Своеобразные эссе и баллады за лагеря, крытки, понятия и блатную романтику.