Наида Баширова: Начать сначала

Внешними данными я тогда похвастаться не могла, была скорее гадким утенком. В нашем роду девушки расцветали поздно. Я похорошела к двадцати годам, да так, что Стас, вернувшийся после трехмесячной командировки, меня не узнал. Как всегда при виде смазливого личика у него заблестели глаза и участилось дыхание. Пришлось тихо ему напомнить, что я не кто иная, как его суженная. Он искренне удивился и еще больше обрадовался. Кому не понравится иметь красавицу-жену, которой можно похвастаться перед друзьями и коллегами?! Однако друзья и коллеги не столько радовались за него, сколько завидовали. Хотя подозреваю, что зависть как раз и было тем чувством, которое хотел в них возбудить Стас. Зависть, но не вожделение. А они взирали на меня с откровенной похотью, что сводило моего муженька, оказавшегося редким ревнивцем, с ума. Пару раз дело дошло до разборок, закончившихся мордобоем. В результате мой муж потерял пару-тройку своих друзей. Потерять остальных он не захотел, потому перестал выводить меня в свет. Я должна была сидеть в четырех стенах и заниматься воспитанием нашего сына. Но и это важное дело мне не доверялось. Свекровь считала, что, будучи безмозглой курицей, я ничему хорошему своего сына, а их наследника, не научу. Так что к Данилке меня подпускали только раз в день на двадцать-тридцать минут, чтобы ребенок ненароком не забыл, что у него есть мама. Не зная, чем занять себя, я целыми днями слонялась без дела из одной комнаты в другую. Телевизор надоел, читать все время я не могла, к компьютеру меня не подпускали, разве что в нехитрые игры поиграть да пасьянс раскладывать. Муженек, уверовавший, что интернет окажет на меня тлетворное влияние, не разрешал входить во всемирную сеть, если только сам не присутствовал при этом. Вся моя жизнь свелась к тому, чтобы, встав рано утром, проводить мужа на работу, самой позавтракать, привести себя в порядок (свекровь требовала, чтобы мы, невестки, всегда выглядели так, будто собрались на прием к английской королеве), принять и развлечь гостей приятным разговором (приятный разговор сводился к перемыванию косточек наших общих знакомых), встретить мужа с работы, проторчать перед телевизором, составив компанию свекрови, обожавшей мыльные оперы, и, поужинав в милом семейном кругу, отправиться с соизволения той же свекрови спать.

Раздражение копилось изо дня в день, и я боялась, что оно вырвется наружу в самый неподходящий момент. Наверное, что-то читалось в выражении моего лица, сквозило во взгляде, потому что свекровь, а иногда и свекор недоуменно спрашивали, чем я недовольна. Недовольной, по их мнению, я быть не могла. Я должна была каждый день, нет – каждый час, каждую минуту и каждую секунду благодарить Бога, что попала в их семью. Я должна была им ноги мыть и воду пить за то, что ни в чем не нуждаюсь, живу в достатке, в общем, катаюсь как сыр в масле. Однако моих благодарных молитв они не слышали, восхищения не чувствовали, раболепия перед ними я не выказывала, и это их откровенно злило.

«Ты неблагодарная», – периодически заявляла мне свекровь, надеясь услышать в ответ мои горячие возражения и заверения в вечной признательности, но я молчала, чем приводила ее в еще большее бешенство. Считая себя истинной аристократкой, она никогда не повышала тона и все гадости произносила ровным спокойным голосом с высокомерной властностью, которая должна была, по ее мнению, внушать нам трепет. Возможно, сердечко ее младшей невестки и трепетало при очередном разборе полетов, а я если и боялась чего-то, то только того, чтобы не рассмеяться вслух и не высказать все, что я думаю о ней и всей ее милой семейке.

Конечно же, мне хотелось вырваться из золотой клетки, в которую меня заточили. Но как? Мой муж, в этом я не сомневалась ни минуты, никогда меня не отпустит. Я была его собственностью, а своей собственностью он никогда ни с кем не делился, тем более не стал бы добровольно от нее отказываться. Однажды я попыталась вырваться и, когда из этого ничего не вышло, решила прекратить все самым действенным образом – перерезала себе вены на руках. В тот момент мне действительно хотелось умереть, я была на волосок от смерти, но, увы, отправиться на небеса по собственной воле мне тогда не позволили.

И вот теперь Стас звал меня к себе, не желая, чтобы его собственность находилась вне его досягаемости. Он уже два месяца жил в Москве. Каким-то образом (впрочем, понятно каким: отец расстарался, подключив все свои немалые связи) он оказался в Генеральной прокуратуре в качестве следователя по особо важным делам. За это время он успел обзавестись двухуровневой квартирой в элитном доме, обставить ее мебелью, и теперь для полного счастья ему не хватало рядом жены. Он хотел, чтобы я летела в Москву самолетом, но я наотрез отказалась: в последний раз, когда я вынуждена была воспользоваться воздушным транспортом, самолет совершил аварийную посадку. Не хотелось бы еще раз испытать то, что довелось тогда. Я говорю не о страхе. Удивительно, но страха в те страшные, казалось бы, минуты не было – было странное спокойствие и даже равнодушие. Просто мне не хотелось еще раз стать свидетелем панического ужаса, охватившего пассажиров и членов экипажа. Мне даже было как-то неловко смотреть на них, и, чтобы не отличаться от других, я тоже принялась рыдать, кричать и причитать, чтобы Господь не позволил мне погибнуть в расцвете молодости и красоты.

Читать дальше