Нуянь Видяз - Где цветет чистодуш?

Все не решалась невеста года. Стеснялась чего-то. Зима же зря время не тратила. Она сама, добровольно, не торопясь сняла свою шубу и молча укатила в полуночные края в поисках новой. Из-за нерасторопности весны, из-за её несмелости, поймы рек, сколько я ни ждал, не удивили широкими зеркалами вод: великий разлив не состоялся.

“Апрель с водою, – верили исстари. – май с травою”. Нет, на сей раз не вышло по поверью! Луга из-за апрельского безводья по осени не порадовали меня куполами стогов сена.

Не все, оказывается, надежды, которыми мы тешим себя, сбываются, не все!.. Иногда кажется счастье, радости безоблачной жизни так близки, так близки, а дойти до них так и не дойдешь.

У грачей праздник: они возвращаются в родные места. С темна до темна не смолкает над старыми гнездовьями шумный разноголосый грай. Грач – птица толковая, знает, что весенний день и вправду год кормит. Нужно спешить. Оттого и переполох на всю округу.

Я стою у окна и с высоты четвертого этажа наблюдаю за весенними заботами чернокрылых на старых тополях перед зданием. До взлохмаченных шапок гнезд, кажется, рукой подать. Раскрытое окно как бы приблизило ко мне сучкастую крону деревьев. Окно, без переносного смысла, – в природу…

На двух тополях, выросших метрах в трех-четырех друг от друга, – по начатому гнезду. На одном из них сидел – на самом краешке – и зорко следил за “стройкой” грач-”прораб”. Напарник его, сам строитель, находился в гнезде и слушаться указаний не собирался. До всего он доходил своим умом. Раскладывал как надо заранее припасенные хворостинки, поправлял, если ошибался, и только потом принимался уплотнять их, утаптывая. Изредка прерывал работу, заглядывал на своего начальника и ждал как будто бы заслуженной похвалы. Вот, мол, я каков! Всем мастерам мастер!..

Кудесничали над гнездом несколько минут. Но вот “прораб” что-то сказал на своем языке, и они замерли. Взглянули друг на друга и призадумались. “Намаялись работнички, – решил я про себя, – видать, перекур объявили”.

Но я ошибся.

Вдруг парочка поднялась и, ловко лавируя меж голых ветвей, опустилась у пустого гнезда на соседнем дереве. Воровато оглядевшись по сторонам, оба выхватили по прутику и… деру!

“Эхма! Что же это творится? Грабеж средь бела дня! Ах мошенники, ах крохоборы несчастные!..” – возмущался про себя, глядя на разбойников.

Окажись у меня что-либо под рукой, пальнул бы в них без раздумий. “А еще трудяги…” – пристыдил их мысленно.

Птицы между тем совершили еще несколько налетов на соседнее гнездо.

“Мародеры! Пройдохи! До чего докатились…” – не успокоившись, клял я хапуг самыми черными словами.

А гнездо проныр росло и ширилось буквально на глазах – просторное и удобное. Верно, грачиха задумала вывести поболе дюжины птенцов.

Через несколько дней мне пришлось стоять под теми же старыми тополями в ожидании на чем бы уехать. Весна входила в силу. С неодетых деревьев струился, пока еще слабый, запах тополиных почек. Кое-где уже подсохли тротуары, осели вдоль них валы грязного залежалого снега.

Вспомнив недавнюю историю, я поднял голову и замер, ошеломленный увиденным.

Над ранее вчистую разоренным гнездом деловито, без суеты, трудились невесть откуда взявшиеся хозяева. Жилье их было почти готово. Еще немного, и появятся в нем крапчато-голубые яички. Не всегда, видать, верна пословица, что “трудом праведным – не нажить палат каменных”.

Автобуса моего все не было. “Провалился он, что ли?!” – я начал терять терпение, начал ходить взад-вперед по площадке остановки, изредка поглядывая на чернеющих головешками грачей.

– Кра-а! Кра-а-а!.. – неслось с окрест.

Будущие родители держали совет, толковали о трудностях, их ожидающих. А на вершине другого тополя заброшенно и одиноко темнело так и не законченное, покинутое вороватыми хозяевами гнездо. Любители легкой жизни исчезли: то ли принудили их уйти, то ли сами улетели искать лучшей доли в других местах.

А, быть может, заговорила в них совесть? Бывает ведь она не только у людей. Впрочем, кто его знает?.. Кажется, у них, крылатых, куда её больше.

Приближается весна, и осина становится чем-то похожей на березу. Не замечали? Белее будто бы делается. Не так ли? Еще больше бросаются в глаза эти изменения, когда за спиной осинки молчаливо стоит неподкупной стражей темный сосновый бор.

Что это? Чудачества восприятия, глаза или, или вправду, хорошеет осинка, одевая светлое платье, к весне? И она ли только?