Мария Романушко - Там где всегда ветер… Роман об отрочестве. Вторая редакция

– Как, как? – заинтересовались мои одноклассники.

И она продекламировала – теперь уже на русском языке, с особым презрением произнося звонкое, отчётливое «г», которое вонзалось в мой мозг, как гвозди:

Класс покатился со смеху… Я сидела красная, как рак, и едва сдерживала слёзы. Учительница была довольна собой и произведённым эффектом.

А я дала себе слово, что никогда не стану «гэкать» – даже под пытками. Очень я на неё обиделась!

* * *

Я рассказала бабушке эту историю, но не тогда, в разгар конфликта, а спустя несколько лет, когда у нас уже была другая учительница украинского. А тогда – не могла. В те времена как-то было не принято жаловаться родителям, тем более бабушке, на школу. Школа – это было личное дело школьника. И мы, школьники, как могли – так и разбирались со своими школьными проблемами.

И только спустя года три, я рассказала бабушке про то, что учительница украинского языка обзывала меня кацапкой и учила моих одноклассников, как меня надо дразнить.

– Так она с Западной Украины приехала, эта ваша учительница, – сказала бабушка. – А там много таких, которые ненавидят русских. Ну, и сидела бы в своей Западной! Зачем приезжать сюда и портить людям жизнь и нервы? Я таких много видела, когда в Западную ездила. Недобитые бандеровцы…

– Бабушка, а кто такие бандеровцы?

– Это украинские фашисты. А Бандера – их главарь. Их, украинский Гитлер.

– А он жив – этот Бандера?!

– Слава Богу, уже нет. Но долго после войны был жив. Не знаю, как его земля носила…

– Бабушка, а я думала, что фашисты – это немцы.

– Фашисты, деточка, могут быть любой национальности. В Испании Франко был фашистом, в Италии – Муссолини. Так что там тоже были фашистские режимы. Фашисты – это те, кто ненавидит людей другой национальности. И уничтожает их. К сожалению, во время войны много украинцев стало на сторону фашистов. Они были полицаями, предателями, пособниками немцев. Очень сильно лютовали… Меня в гестапо пытал украинец. Допрашивал вежливый немец, а пытал украинец – гвозди под ногти заколачивал, бил головой о стенку, выбивая признания… Но ничего от меня не добился. Когда теряла сознание – окатывал ледяной водой – и продолжал пытать… Свой, украинец! А что бандеровцы в Западной творили!.. Это словами не передать. Русских, евреев вырезали, целые семьи, даже младенцев не щадили… Я, честно говоря, рада, что у Фёдора в Черновцах с работой не выгорело. Воздух-то там чистый, лесной… Но там их много окопалось…

– Что значит «много окопалось»? Неужели опять будет война, бабушка?!

– Не приведи, Господи, конечно. Всё можно вынести: бедность, холод, голод. Лишь бы не было войны!

Это я от бабушки часто слышала: «Лишь бы не было войны!» Под это заклинание, под эту молитву выросло всё наше поколение – послевоенных детей.

– А я ведь и тебя когда-то потащила в Западную, – говорит бабушка. – Но ты не помнишь, наверное, мала ещё была. Тебе и четырёх лет не было тогда.

– Помню, бабушка! Всё помню!

– Да неужто?.. – не столько радуется, сколько пугается бабушка. – Но не могла я тогда не поехать к Мусе. Как мать, должна была Мусе помочь…

Наша бабушка, потеряв в молодости своего любимого мужа Яшу, которого убил туберкулёз, вышла потом замуж за вдовца с маленьким ребёнком. Собственно, из жалости к маленькой Мусе бабушка и вышла замуж второй раз. И стала настоящей мамой для своей приёмной дочери. А Муся её буквально боготворила! Она, сколько я помню, называла её только «мамочкой»: «дорогая мамочка», «любимая мамочка», «родненькая мамочка». Она готова была носить мамочку на руках, так она её любила и обожала.

* * *

Когда я первый раз увидела мамину старшую сестру – Марию Андреевну Панченко, или, ласково, Мусю – это было на Философской улице, в моём раннем детстве. Муся была такая красивая… и вся в орденах и медалях…

Красавица Муся ушла на фронт восемнадцатилетней, отучившись один год в пединституте. Восемнадцать лет ей исполнилось 22 июня – в день начала войны. Немцы очень быстро подступали к Новомосковску, где тогда жили моя бабушка, дед Андрей и две их дочери. Эвакуироваться было невозможно – на станции не хватало составов. Люди набивались в поезда битком, поезда отъезжали от станции, через пять минут оказывались в чистом поле, на открытом месте – и немецкие бомбардировщики тут же, на глазах у оставшихся, их бомбили… Спастись из охваченных огнём составов было невозможно… Бабушка говорит, что это была не эвакуация, а самоубийство.