Анатолий Арамисов - Короли умирают последними

В этот же вечер чех Степански сделал бензиновые инъекции Соломону Клейману и Лёне Рубинштейну. Каневича с Пельцером пощадили, как оказавших помощь штурмфюреру Баумейстеру в столь критический момент.

– О! Какие люди у нас в гостях! Мы их – из дома, а они снова сюда! Как правильно писал фюрер, назойливость – одна из характерный еврейских черт!

Губы Курта Вебера кривились в ироничной улыбке. Я смотрела на него и не могла понять – почему в людях происходят такие чудовищные перемены? Ведь когда-то эти губы страстно целовали меня. Глаза, что сейчас похожи на шипы колючих кактусов, раньше излучали тепло. Куда всё пропало? И самое главное – почему? Чем я провинилась перед этим человеком? Украла его надежды?

Нет.

Обманула? Изменила с другим?

Ни в коем случае.

Он, наверное, догадывается, что я еще девушка.

Оскорбила его родителей? Никогда.

С Эммой и Герхардом у меня всегда были отличные отношения. Было бы лучше, если я тогда уступила домогательствам Курта? Стала бы его женщиной? Не было б сейчас этой злости в его глазах? Мужчины самолюбивы и долго помнят обиды на сексуальной почве. За это? Не думаю… Впрочем, что-то в этом есть. Неужели основная причина – мое происхождение? Кровь еврейки. Выходит, с той секунды, когда я издала свой первый крик, я уже – виновна? Бред. С моей точки зрения – безумие. А с их? С колокольни этой обезумевшей толпы, экзальтированной речами своего фюрера? Я могу даже согласиться, что среди нас, евреев, есть и отъявленные негодяи. Что готовы удавиться за лишний пфенниг. Что выстраивают самые невероятные схемы обогащения за счет других людей. Но я? У меня сейчас ничего нет. Родители? Мой отец виновен, что когда-то его дед открыл ювелирный магазин? С десяток лет копил на дело, часто отказывая себе во вкусной еде, путешествиях, отдыхе. Они виновны? Не пошли работать в шахту, как отец Вебера? Простите, но каждый человек выбирает свою дорогу. Значит, тропа, по которой шагают многие евреи, может привести их к суду линча? Как было в ту ночь на 8 ноября. Или в концлагеря, что уже открылись на юге Германии. Уехать! Исчезнуть из этой страны! Бежать от ужаса и подальше! Но это потом. А сейчас пора уже ответить сыну Эммы. Ждет с плохо скрываемым любопытством, что я сейчас скажу?

– Здравствуй, Курт. Не беспокойся, я скоро отсюда уйду. А ты изменился. Как поживаешь?

Сара Штейн улыбнулась и чуть встряхнула черными волнистыми прядями. Она скрестила руки на груди, почувствовав, что взгляд молодого Вебера уперся в точку, которую классики литературы называют «ложбинкой», откуда начинают расти два волнующих мужчин холмика. В глазах девушки мелькали искорки иронии, той самой, что так бесила Курта со школьных лет. Когда он, преодолев мальчишескую гордость, украдкой списывал решения заданий по геометрии и алгебре из тетради Сары, а та делала вид, что не замечает; и только в момент сдачи учителю работ Курта бросала на него именно этот взгляд. Мальчишка краснел, злился, а она веселилась от этого всё больше и больше.

– Отлично поживаю! И немцы еще будут лучше поживать, когда выметут весь мусор со своей земли! – отчеканил штурмовик.

– Ты записался в дворники, Курт? – удивленно приподняла брови Сара. Щеки её чуть побледнели.

Эмма, хорошо зная своего сына, предусмотрительно шагнула вперед и встала между молодыми людьми.

– Курт, ты не вежлив к нашей гостье… – мать подняла голову, внимательно посмотрела сыну в глаза. – Раздевайся, я приготовила обед.

– Ты думаешь, что я сяду за один стол с этой… – Вебер кивнул в сторону Сары. Слово «жидовка» почему-то застряло у него в горле: в глазах девушки он увидел незнакомые оттенки; как будто та одновременно с ним вспомнила ужасную сцену в квартире Штейнов, окровавленное лицо матери и превратилась в дикую кошку, способную отомстить.

– А почему нет, сынок? – спросила Эмма. – Раньше ты охотно приглашал её за стол. Что изменилось?

– Многое! – зло буркнул старший ефрейтор.

– Единственное, что я вижу – изменился ты. И очень сильно. К сожалению – не в лучшую сторону… – горестно заметила мать.

– К черту! Меня ваши сантименты, мутти, не трогают. Раньше мы снисходительно относились к евреям, за что много раз поплатились. Слишком легко они пили из нас кровь, наживались на бедах фатерланда после войны. А теперь пришел этому конец! И они ответят за всё! Вы, наверное, не знаете, что сегодня по приказу фюрера все евреи лишены водительских прав, а врачам запрещено заниматься практикой! Гениальное решение фюрера! – выкрикнул Курт.