Вячеслав Марченков - Одной жизни мало!

– Привет, Вань!

Протягивая огромную ладонь, проговорил Семён. Изо рта, даже на расстоянии, Ивана обдало сильным перегаром от самогона.

– Я тебя сразу узнал. От Машки чешешь?

Да уж, меня трудно узнать! У нас ведь все в деревне, безногие?

Засмеявшись, с ехидством в голосе, ответил Иван и тут же задал встречный вопрос;

– А ты откуда и куда, на ночь глядя?

– Да сегодня сено Лихаю привезли. Поддали, да маловато. Пойду к Кузминишне, может, выручит бедолагу.

– А если, нет?

– А если нет, забор сломаю. Всё равно нальёт, что б обратно поставил.

Показав жёлтые, прокуренные зубы, он, тоже громко захохотал. А успокоившись, продолжил;

– Слышал, ты в институт намылился? Покидаешь деревню и друзей? Без тебя, Хохловские совсем обнаглеют. Я, один с ними не справлюсь.

– Ну, не бреши, не один остаёшься. А, Сева, Лихай, Чеснок? Не пропадёте! А если вдруг убьют, не бойся, не забуду, приеду на поминки. Ох и нажрусь, на халяву.

– Спасибо! Успокоил! Я знаю, ты можешь поддержать человека словом в трудную минуту.

Утвердительно сказал Семён и театрально поклонился. Приятели, снова, весело засмеялись.

– Ты слышал прикол, позавчера?

Не унимаясь, спросил Рыжий.

– Что случилось?

– Про Нинкину корову?

– Нет!

– Да ты вообще, как с луны свалился! Ну, ладно, слушай! Позавчера, Нинуха скот стерегла, загнала стадо в низину, где стога колхозные стоят, а они ж огороженные. Ну, так вот, скотина пасётся, а она задремала, на бугорке. Под солнышком, видно, разморило. Отделяется её корова от стада и шасть к стогу. Голову, просунула сквозь изгородь и жуёт сено. Это дело, заметило всё стадо и потянулось к ней. В общем, коровы окружили стог, некоторые тоже просунули головы между кольев и давай набивать утробу колхозным сеном.

– Покороче, можно?

Перебил его товарищ, но Семён, словно не услышал это замечание, продолжая рассказ:

– Коровы-то едят, а быкам, что важнее? Они, как увидели с заду, картину Пикассо маслом, глаза загорелись, и давай на них прыгать. Те, назад, а головы обратно не лезут. Некоторые изловчились, высунули бошки. А кто не высунул, там и оставил честь, угождая быков. А знаешь, сколько этот праздник для быков длился?

Смеясь над своим рассказом, спросил Рыжий и, не дожидаясь, сам ответил:

– До тех пор, пока бабы на обеденную дойку не пошли. Теперь вся деревня матом кроет пастушку. Дед Матвей сказал, если его тёлку быки поломали, он Нинкину голову, между коликами зажмёт.

– А она что?

Надрываясь от смеха, спросил Иван.

– А она, говорит ему; «– у тебя силёнок не хватит!»

– А дед Матвей?

– А он ей; «– Я, сам, не позарился бы и молодой на тебя, а сейчас тем паче. Я, сделаю по-другому, привезу мужиков с городу, поставлю, для ефекту, им самогона и нехай развлекаются ребятки, как деревенские быки с моей тёлкой».

При этих словах, Рыжий, глядя на товарища заржал так, что собака в соседнем дворе, испугавшись, залаяла. Минут десять друзья не могли отойти от смеха, наконец, мало-помалу они утихомирились.

– Ну, ты и рассказал хохму. Похлеще анекдота. Ладно, пока, мне пора. Завтра рано вставать.

Иван, на прощание, хлопнул ладошкой в грудь Рыжиму и направился к калитке палисадника своего дома, а тот, замурлыкав себе под нос какую-то песню, отправился дальше. Но, сделав несколько шагов, обернулся и закричал:

– Ванёк! Мне лошадь дали, сено возить. Если хочешь, отвезу вас с Машей к поезду? Во сколько, подъехать?

– Отлично! Это, первая хорошая весть за сегодняшний день! Давай, часа через четыре, ко мне подъезжай! Договорились?

– Без проблем!

Промычал Семён и пошёл дальше. Иван, обрадованный этим обстоятельством, стараясь не разбудить родителей, тихо прошмыгнул в комнату, разделся, снял опостылевший протез с ноги и запрыгнул под одеяло.

– Ваня! Сынок! Просыпайся!

Иван открыл глаза и увидел над собой не бритое лицо отца. Ему показалось, что он только что лёг. Четыре часа пролетели одной секундой;

– Поднимайся! Поднимайся! Рыжий, заждался.

Продолжал будить сына, Илья Иванович.

– А где он?

Сонным голосом, зевая, пропел Иван.

– Да вон, на кухне сидит. Уже надоел, как собака. Бутылку самогона выжрал, как будто воды с колодца испил. А говорит больной! Какой он, на хрен больной? Мне б его здоровье!

Сокрушался отец, и, видя, что сын поднимается, развернулся и пошёл обратно к надоевшему гостю. Ваня, нацепил дорогой, пластмассовый протез на ногу, перетянул его для надёжности ремнём, так как день намечался бесконечно долгим и натянув рубашку, одев брюки и носки, вышел из комнаты. У печи, возилась мать, готовя корм скотине, а за столом, на котором стояла, начатая бутыль самогона и лежали в тарелке огурцы с нарезанным, тонкими ломтиками, салом, сидели отец и Семён, который был, как всегда навеселе. Поздоровавшись с ним, Иван вышел в сени, схватил двухпудовую гирю, стоявшую под лавкой, несколько раз поднял её, меняя руки, и наскоро умылся холодной водой прямо из ведра. Потом вернулся на кухню, сел за стол и не торопясь, принялся за завтрак, который состоял из большой кружки молока и сладких сушек, лежащих в деревянной хлебнице. Покончив с ним, он встал из-за стола и, посмотрев на родителей, которые непрерывно следили за его движениями, сказал: