Мария Северская: Фантомные боли

– А родители? – пискнула она.

– Родители за границей. Отец работает в посольстве, мать с ним. – Тепла в его голосе не чувствовалось.

– Ого! – выразила восторг она. – Значит, ты часто ездишь по Европам?

Парень улыбнулся:

– Не так уж и часто. А если совсем честно, то редко. Некогда мне. Учиться нужно.

Она замерла на пороге комнаты. Это оказалась художественная мастерская. Окна во всю стену, море света, у стены стоят большие холсты. На круглом столе тюбики красок, какие-то баночки, коробочки, губки, тряпочки.

– Хочешь посмотреть? – спросил Ник.

– Хочу, – ответила девушка.

Да, он был гением. Она поняла это с первых же минут в этой комнате, с первого же холста, который он выудил наугад из кучи у стены. Краски живые – пожалуй, даже живее реальных, природных, сюжеты – словно окна в параллельные миры.

Она не смогла сдержаться, озвучила свое мнение.

Ник фыркнул, невесело как-то рассмеялся:

– Ты, Лис, не видела работ настоящих гениев. Я – так, жалкое подобие.

Она со всем пылом своей души бросилась его разуверять, доказывать, убеждать.

– Прекрати! – взмолился парень. – Разве это важно: гений – не гений. Мне просто нравится рисовать. Порой мне кажется, что я жив, только когда рисую.

Позже, когда они пили обжигающий крепкий чай на его просторной кухне, она спросила:

– Почему ты стал со мной общаться, я же сильно младше?

Он задумался, глядя в глубину чашки, туда, где вертелись в бешеном вихре черные чаинки.

– Ты настоящая. Такая, какая есть. Не корчишь из себя принцессу, не рисуешься. Живая. Ты словно моя сестра-близнец. Мне легко и спокойно в твоем обществе. – Он поднял на нее глаза. – Видишь ли, мы с тобой одной крови. – Улыбнулся, словно извиняясь. – У меня мало друзей. А тебя я чувствую, понимаю, что тобой движет.

Она кивнула.

Больно царапнуло слово «сестра», но она решила обдумать это после, когда останется одна.

– Я рада, что мы подружились. У меня тоже туго с друзьями.

– Марта, мы обедать сегодня вообще будем?

Она молчит. Знает: вопрос риторический. Конечно, они будут обедать, картошка-то уже почти сварилась, да и котлеты готовы. Зачем тратить слова, голос на объяснение очевидного?

– Марта?

Он не успокаивается, повторяет из комнаты, словно попугай. Долго так может.

Марта, Марта, Марта.

Зовут ее так. Уже тридцать лет прошло с того дня, как ей это имя дали. Хотя порой она до сих пор пропускает его мимо ушей, особенно когда задумается. Словно и не ее кличут.

Говорят, имя красивое. Говорят, даже необычное. Но мало ли, что говорят!

Она смирилась с ним, посмотрев лет в тринадцать фильм с молодым Машковым – «Аляска, сэр!» было написано крупным курсивом на афише кинотеатра. Отличный фильм, как тогда показалось, про любовь – настоящую, которая сильнее обстоятельств, революций, смертей.

Надолго запал в душу герой. Надолго запомнилась героиня – ее тезка. Хотелось, когда вырастет, стать такой же яркой, изящной, утонченной – настоящей женщиной, от которой без ума все мужчины.

Выросла – и не стала. А вот мелодия из того фильма – пронзительный, бархатный саксофон – до сих пор иногда приходит в снах, словно напоминая о том, что не сбылось, что было обещано, но не случилось.

– Иди, все готово, – крикнула Марта и неприятно удивилась тому, что диалоги изо дня в день одни и те же, словно они куклы – большие набивные пупсы, в чьи животы вставлены микрочипы, на которых записаны стандартные фразы типа: «Мама», «Папа», «Меня зовут Алена» – и схемы таких же стандартных действий.

Игорь пришел, когда все уже остыло. Всегда он так – сперва торопит, спрашивает через каждую минуту, как будто сейчас скончается от голода, а потом медлит, сидит, уставившись в свой ноутбук, не в силах оторваться от сетевой компьютерной игры, а еда на столе превращается в холодные помои.

Марта ела быстро и молча. Привычка разговаривать за столом всегда ее раздражала – ни побеседовать с удовольствием, ни поесть. Даже вкус пищи стирается.

Он что-то рассказывал про события в игре, сыпал непонятными терминами. Марте казалось, он говорит сам с собой, для себя, ведь она совершенно не в теме и уже неоднократно это ему объясняла. Настолько неоднократно, что повторять надоело, и теперь она ловила себя на том, что мозг привычно уже отключается, слова проносятся мимо сознания, не задевая его.

Она снова и снова задавала себе вопрос: как случилось, что их любовь, их желание каждую минуту находиться вместе превратилось вот в это? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: они совершенно разные – с разными приоритетами, жизненными принципами, целями. Отчего же раньше казалось, будто они – половинки? Будто она наконец-то нашла свое?