Инна Карташевская: Ибо сильна, как смерть, любовь… (сборник)

Теперь же, прочно осев в своей провинции, и не зная, куда себя девать, я решила попытать счастья в местной газете. А вдруг, они, сраженные моим талантом, предложат мне там постоянную работу. Все-таки работа журналиста намного интереснее, чем работа учителя. Да и людей там встречаешь гораздо больше, а ведь как-то надо же было устраивать свою жизнь.

В редакции местной газеты «Надднепрянская правда» никто особенно не обрадовался моему приходу. Но, скорее всего, и у них иногда оставались в газете пустые места, которые надо было хоть чем-нибудь заполнить. Мне стали изредка давать задания написать заметки второстепенной или третьестепенной важности. Печатали их обычно где-нибудь в средине в самом низу, и, конечно же, ничего за них не платили. Да я и не заикалась об оплате, так как была уверена, что никто мои писания не читал. Так я работала уже целый год, и хотя мне эта деятельность вообще ничего не приносила, все-таки не бросала ее, совсем уже не зная, чем заполнить пустоту в своей жизни.

В ту пятницу, которую я не забуду никогда, все начиналось как обычно. Было 16 мая 1978 года, и эта дата врезалась мне в память навечно. Утром мне позвонили в школу из газеты и дали задание. Пару недель назад в Киеве проходил конкурс молодежной песни, и первый приз получила песня композитора из нашего города. Это был совсем молодой мальчик, студент четвертого курса музыкального училища. Я уже знала о нем из передачи по местному радио, и даже слышала его «Песню без слов». Мелодия была действительно необыкновенно красивой и очень грустной, и так как жизнь моя тоже была не из веселых, поразила меня в самое сердце. Несколько дней я даже думала о нем, и он представлялся мне необыкновенно красивым, с одухотворенным лицом, и чуть ли не печатью гения на лбу. Потом я решила, что все это мои очередные фантазии, а на самом деле, он, скорее всего, самый заурядный парень, с самой заурядной внешностью, а, может быть, и вообще урод. Но все-таки после звонка я заволновалась и решила, прежде чем идти, привести себя в порядок, тем более что мне сказали, что дело не спешное, и я вполне могу принести материал в середине следующей недели. После работы, я отправилась в парикмахерскую постричься и подкрасить волосы. Еще мне нужно было обдумать свой наряд и подготовить вопросы, и вообще темы для беседы.

Всю вторую половину пятницы я этим и занималась, собираясь пойти к нему в субботу. Но назавтра, когда окончились занятия, и я увидела, как все радостно заспешили домой, до меня вдруг дошло, что на субботу все нормальные люди планируют какие-нибудь развлечения. Скорее всего, он тоже будет куда-нибудь спешить. Точно также отпало и воскресенье. Даже, если он будет дома, я же не хочу, чтобы он подумал, что мне совершенно нечем заняться в свободный день, а так как у нас в понедельник был назначен педсовет, ничего не оставалось, как идти к нему во вторник, что я и сделала.

После уроков я сложила свои вещи и вышла на улицу. День был никакой, ни жаркий, ни холодный, а так себе светло-серый, без солнца, но и без дождя. Я люблю такую погоду. Мне почему-то кажется, что она лучше всего подходит к моей постоянной меланхолии. Повинуясь какому-то порыву, я решила идти пешком. Город у нас небольшой, и до любого места можно добраться без автобуса, а улица 9-го Января, на которой он жил, и вообще находилась не очень далеко. Я шла и думала, как хорошо, что у меня есть такая уважительная причина прийти к нему. А просто так я ни к кому не пристаю и никого не трогаю. Ну, что я за прелесть, прямо как Наташа Ростова. С такими мыслями я, наконец, вышла на его улицу. Она была совсем короткой, по обеим сторонам стояли невысокие двухэтажные дома на четыре квартиры. В конце улицы я сразу увидела толпу. Наверное, что-то случилось, равнодушно подумала я. Меня никогда не привлекал вид чужого несчастья, и я сразу же решила обойти эту толпу стороной. Но нужный мне номер дома был явно в той стороне, и я пошла туда. Приблизившись, я сразу поняла, что это похороны. Такой черной и зловещей выглядит только толпа, идущая на кладбище. Подойдя еще ближе, я обратила внимание, что вокруг стояли большей частью очень молодые мальчики и девочки. Значит, умер кто-то молодой, все также безучастно подумала я. Жаль, конечно, но это не мое дело. Мне нужно идти дальше. Я подняла глаза на номера домов. Странно, толпа стояла у нужного мне дома, 19-го. Тревожное предчувствие кольнуло в сердце. Нет, этого не может быть. Это просто совпадение. Мало ли кто еще живет в доме. Но подойдя ближе и пробираясь к входу, я уже знала, что обманываю себя. Я поднялась на второй этаж. Дверь нужной мне квартиры была, как и положено на похоронах, полуоткрыта. Рядом у стены стояла обтянутая красным материалом, страшная крышка. Я тихонько зашла внутрь. Небольшая комната, заставленная мебелью, занавешенные зеркала и стекла в серванте. Посредине на табуретках стоял гроб, и он лежал в нем. Даже в смерти он был красив, как бог. Темные кудрявые волосы, ровные полукружия бровей, длинные пушистые ресницы, короткий прямой нос и плотно сжатые губы. Смуглые руки с длинными тонкими пальцами музыканта вытянуты вдоль тела. Он был стройным и, судя по длине гроба, высоким. Ну, вот я и встретила его, мелькнула в голове мысль, только как всегда опоздала. Вот он лежит мертвый, такой юный, такой талантливый, такой красивый, и все, чем наделила его природа, все пропало. Но ведь этого не может быть. Он ведь один единственный такой, я искала его всю жизнь. Да, я старше его, но всего лишь на несколько лет. Но и не во мне дело, просто он должен был жить. Я должна немедленно что-то сделать. Нельзя позволить ему вот так уйти. Но что я могу сделать? Что?