Дарья Ситкова - Десерт детства

Вечером меня усаживали на диван и обкладывали подушками со всех сторон – начиналась очередная серия «Богатые тоже плачут». Сути сериала, конечно, я не понимала, но чинно сидела в подушках, усердно глазея на мельтешащие картинки удивленными глазенками, и мусолила в руках печенюшку или яблочко.

Рассматриваю свои детские фотографии, сделанные в местном фотосалоне. На них я запечатлена на фоне фотообоев с синим морем, с обязательной пластмассовой игрушечкой в руках. Такие фотографии всегда подписывались в уголке: «Дашеньке 2 года 11 месяцев» и любовно вставлялись в детский фотоальбом. Одна из моих любимых – та, на которой мама (очень молодая, в ситцевом халатике) держит меня, толстую ляльку, на руках.

Мне кажется, в таких фотографиях больше тепла и души, чем в сотне снимков, сделанных на новомодный айфон последней модели. Вы в манной каше, пухлый пальчик во рту, и вы улыбаетесь своей беззубой, но такой прелестной улыбкой. Факт остается фактом – мы были детьми. Нас наряжали в костюмы принцесс, рыцарей, а теперь на нас смотрят «маленькие взрослые» в стильных костюмчиках… Я не знаю, плохо это или хорошо. Наверное, это просто по-другому.

«Мыльница» и пленка на 36 кадров. Это означало, что можно щелкать до бесконечности! А потом удивляться, что большинство кадров засвечено или у всех людей на фотоснимке закрыты глаза…

Тогда мы с родителями жили у бабушки, папиной матери. Даже сейчас такое не редкость, ну а тогда это было повсеместно: у молодых родителей не было своего гнездышка, поэтому ютились в тесноте, да не в обиде, пока не появлялась своя жилплощадь. Тогда новая ячейка общества съезжала, и у нее начиналась совершенно новая жизнь.

Два года назад не стало мамы. Я впервые столкнулась со смертью, ощутила ее дыхание близко-близко. Мама умерла в маленькой больнице нашего провинциального городка. Я знала, что это когда-нибудь произойдет, но ведь «когда-нибудь» наступит нескоро, это же не «завтра» и не «через неделю».

Нам кажется, что наши близкие вечны, но однажды выясняется, что это не так. Тебе сочувствуют, суют платочек в ладошки, а слезы капают, превращаясь в водопад, который сносит всё на своем пути. И ты закрываешь руками лицо, поправляешь платочек на голове – только бы не видеть сочувствующие лица, венки, цветы – весь этот балаган… Я считаю, что вся эта бутафория необходима именно живым. Зачем вы несете усопшим огромные букеты? Дарите цветы живым, будьте рядом с ними. Пока вам дана возможность обнимать – обнимайте, говорите ласковые слова: всё это не вечно.

…Был прекрасный июльский день. Солнце уже заливало светом детскую площадку, на которой я гуляла с сыном. «Опять бабушка названивает, да еще и с самого утра», – раздраженно подумала я, увидев входящий звонок. Бабушка всегда звонит не вовремя, и не пытайтесь уверять, что вы всегда отвечаете своим родным сразу же, без всяких там «потом перезвоню». Ни за что не поверю! Но именно тогда что-то заставило меня ответить сразу же.

«Твоя мать умерла», – бабушка очень редко называет мою маму мамой. Она всегда была «матерью». Я и сама редко называла ее мамой…

Я слышала бабушкины слова, но солнце всё так же ярко светило, сынишка дергал меня за руку, где-то рядом смеялись дети – а я не знала, что мне делать и что я чувствую. Моей мамы больше нет. Она умерла – сегодня.

Я не понимала, что я ощущаю и что должна ощущать.

Надо было отпрашиваться с работы и бежать на электричку.

Вокзал меня встретил кофе. Я всегда покупаю кофе в дорогу: он меня бодрит, бумажный стаканчик отдает свое тепло, и это ощущение теплоты – словно от человеческой ладони – успокаивает. Бариста редко скучают в аэропортах и на вокзалах – там за кофе всегда выстраиваются очереди. Обычно я беру раф или капучино с молочной пенкой. На этот раз купила капучино.

Одета я по-походному: мужская клетчатая рубашка с капюшоном на черных маленьких пуговицах, под ней – темная облегающая футболка. Джинсы, кеды, рюкзак. Французская коса – с недавнего времени я начала отращивать свой натуральный, родной цвет. Почему раньше он казался мне ужасным? Природа редко ошибается. Создавая образ, она продумывает цветотип до мелочей. Я, кареглазая темно-русая шатенка по ее задумке, восемь лет ежемесячно наносила на себя пену-мусс из масс-маркета, делая это крайне неумело: обязательно задевала уши, окрашивая их в иссиня-черный цвет. Конечно, я побывала и рыжей, и блондинкой – но почему-то именно черный въелся в мои волосы на восемь долгих лет.