Игорь Гергенрёдер - Рассказы знавших Скорцени и Геббельса

29 августа 1994. Я в гостях у моего нового друга Уве Ландсманна в деревне, которая, как он сказал, зовётся Wolfsruhe, что поначалу мною было понято: Волчий Отдых. Я заметил – довольно странное название. Может быть, имеется в виду волчье логово? Нет, объяснил Уве, не логово, а место, где уставший волк на короткое время приляжет. «Ага! – сказал я себе. – Тогда я бы перевёл: Волчья Передышка». Русский язык даёт богатые возможности для выбора синонима нужной окраски.

Сегодня, когда мы проснулись и, позавтракав, выпили обязательный кофе, мой друг сказал:

– Мы посетим одного человека.

Уве положил в багажник своей «татры Т613» килограммов пять помидоров, столько же репчатого лука, и мы поехали. Наш путь пролегал через город Гранзее. Мой друг произнёс:

– Он был в битве под Москвой.

Я понял, что это о человеке, к которому мы едем, и сказал:

– Ага! Тут в супермаркете продают водку «Московскую»?

Друг ответил, что водку из России продают точно, но каких марок – не знает. Подрулив к супермаркету, он помог мне, инвалиду, войти в него. Я узнал пол-литровые бутылки с бело-зелёными этикетками, на них вверху, на белом фоне, выделялась надпись «Moskovskaya», а ниже «OSOBAYA», на зелёном фоне значилось по-русски «Московская особая водка». Стоила она десять марок. Я купил бутылку.

Наша поездка продолжилась. На мои вопросы о том, к кому мы едем, Уве отвечал скупо:

– Воевал всю войну до конца, потом был у русских в плену. Пусть сам расскажет, если захочет.

День стоял тихий, солнце грело, но не пекло, как месяц назад. По сторонам дороги на лужайках попадались группы косулей. Потом слева открылся луг, на нём изгородь из кольев и проволоки окружала обширный участок, где я увидел довольно много бычков и крупного быка, а также жилой вагончик. По дальнему краю участка протянулось строение: как я понял, хлев, створки его двери были распахнуты.

Возле вагончика стоял человек и смотрел на нашу машину. Подойдя к воротам, он открыл их, и мы вкатили на участок. Я вылез из машины. Уве, который, понятно, опередил меня, пожал человеку руку, сказал ему обо мне:

– Он переселенец из России.

Уве знал, что мои родители во время войны были в Трудармии в Южно-Уральских местах РСФСР, потом мы переехали в Новокуйбышевск тогдашней Куйбышевской области, оттуда я, после пяти лет учёбы в Казани, переехал в Кишинёв, из которого и прилетел с семьёй в Германию.

Человек пожал руку мне, сказал:

– Меня зовут Хансйорг.

Я назвал моё имя.

Хансйорг был худ, лет семидесяти пяти; гладко выбритый, он видимо, не стриг свои сплошь седые довольно густые волосы; слегка растрёпанные, они почти касались плеч. На нём была роба: просторные брюки и блуза из грубой материи цвета какао. Он напомнил мне советского актёра Юри Ярвета, который в начале семидесятых сыграл короля Лира в одноимённом кинофильме.

Я протянул ему бутылку «Московской».

– Это вам!

Он с улыбкой произнёс французское «мерси», пригласил нас в вагончик, где поставил бутылку на полочку. В вагончике были койка, столик, стул, металлическая печка, примус, на полках – посуда. Уве внёс пакеты с помидорами и луком.

– По стаканчику! – предложил хозяин, взял со столика бутылку с напитком, налил стаканы.

Напиток вспенился, это была газированная наливка из чёрной смородины крепостью семь градусов. Мы выпили.

– Он не пьёт пиво, – пояснил мне Уве о хозяине.

В вагончике чем-то нещадно остро пахло. В руках Хансйорга оказался свёрток, в нём был сыр.

– Только лучший сыр так воняет, – сообщил Хансйорг, – мне его привозит внук прямо из сыроварни. Будем есть снаружи, здесь слишком тесно.

Мы вышли наружу, у вагончика стояли стулья, столик. Я сел, Уве и хозяин вынесли к сыру белый хлеб, луковицы, солонку. Хансйорг, опять уйдя в вагончик, включил, судя по раздавшемуся гудению, примус, вернулся с ножом в руке. Точно такой нож я видел в кухне у Уве. Ножи эти, с кровостоками, с наборными рукоятками, в СССР называли финскими.

Хансйорг очистил ножом луковицы мне, Уве, себе, отрезал от сыра три больших куска, мы стали есть сыр с хлебом и луком. Такого вкусного сыра я не пробовал.

Уве и хозяин заговорили о делах, попутно мне давались объяснения, и я услышал: с концом ГДР Хансйорг не захотел жить на пенсию, оставил жену на попечение дочери, взял в аренду участок земли, стал разводить бычков. Сейчас их у него двадцать два. Хозяин показал мне рукой на двадцать третьего рыже-бурого, который был не бычком, а взрослым крупным быком: