Дмитрий Давыдов - Ночь. Рассказы

– Надо подписать документы, – сказала женщина в белом халате, – и хорошо бы вещи какие оставить.

– Я все принесла, – ответила мать.

Девочку ввели в просторный зал, где свисали обшарпанные обои, а поперек стен громоздились шкафы. Посреди зала растянут широкий вольер из сетки, в котором ползали дети. Такие же маленькие и напуганные, но и совсем другие – крепкие и бойкие. Девочку подняли за подмышки и перенесли в этот огороженный мирок. Все вокруг вызывало смятение: непривычные женщины, незнакомые дети, неуютная обстановка. На Аню с любопытством поглядывали. Она зажалась. Сидевшая неподалеку девочка поднялась, неловкими шагами приблизилась и ударила новенькую в лицо.

Клавдия вернулась к себе, в комнату для нянечек. Она схватила книгу и пролистала до закладки. Буквы расплывались. Она сощурилась и поняла, что на ней нет очков. Надев их, она выискивала то место, где оборвалось повествование. Улеглась на твердый диван, накрытый шерстяным пледом, и с жаром зачитала роман. Ей настолько нравилось забывать об окружении, что она с легкостью забывала и о себе. Фантазия писателя – единственное место, где она по-настоящему жива. А реальность – лишь дурной сон. Каждый герой повести – она сама. Вне романа ее нет. Вне романа только девушка без личной жизни, с испорченным зрением и проблемной кожей на лице.

– Зайчики! – воспевала Настасья Валерьевна, – строимся на прогулку, идем одеваться. Четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать…

Она нахмурила брови и задумалась.

Однообразие дней приедалось. Измени какую-либо деталь в монотонных делах, то засвербит, словно в мозаике не хватало детали, и картинка не собиралась. Перед тем как одеться, воспитатель зашла в раздевалку проверить все ли дети готовы. Она по привычке сказала: «Выходите пока, а мы сейчас…» – но оборвала себя на полуслове. Одевать некого.

День казался приятным и походил на те мимолетные будни садика, в которых воспитатели находили счастье. Однако для Настасьи Валерьевны что-то не то. Тот же детский смех, те же детские обиды, капризы и шалости. Все как прежде, но что-то еще. Нечто за пределами обычных дней. Она догадывалась о причине волнения, но не понимала, почему это так тревожит. Остаток дня она провела угрюмо и задумчиво.

Полчаса минуло, как забрали последнего ребенка, а Настасья Валерьевна все маялась и ходила по группе. Она прибрала вещи, накинула куртку, но тут же сбросила и пошла в соседний корпус. Спустилась, прошла по узкому и темному коридору, затем поднялась и трижды постучала в деревянную дверь заведующей.

– Настасья Валерьевна? – сказала заведующая, – что такое, снова за кем-то не пришли?

– Нет, Эльвира Эдуардовна, всех забрали, но вот Анечка…

– Это Бумажкина что ли?

– Да. Понимаете, сегодня третий день, как ее нет. И мамочка ничего не сообщила, и с ней никак не связаться.

– Так что же, позвоните участковому, скажите адрес, пускай сходит. Ведь у нас есть адрес?

Настасья Валерьевна отшагнула назад и пыталась нащупать что-нибудь рукой, чтобы опереться или ухватиться, но ничего не попадалось. Она отшагнула еще и прислонилась ладонью к стене.

– Да, есть адрес, – сказала она, – до свидания, Эльвира Эдуардовна.

– До свидания, Настасья Валерьевна, – сказала в след уходящему воспитателю заведующая. – Вот чудная.

Издали разрывался звонок телефона. Телефон беспокойно подергивался на тумбочке и вот-вот свалится, но Настасья Валерьевна бросилась к нему. Так странно, кто звонит в такой час?

– Вторая младшая, – подняла трубку и сказала воспитатель, – слушаю.

На том конце линии доносились беспорядочные звуки: пьяные крики мужчин, истерический смех женщин и приглушенная музыка. Шум заставил отнести трубку телефона подальше от уха.

– Алло! – повторила Настасья Валерьевна, – слушаю!

Ответа не было, только лился безобразный гул. Захотелось бросить к черту трубку, пойти прочь с работы и забыть об этом дне и об этих пустых бессмысленных переживаниях. Но Настасья Валерьевна собрала волю в кулак и подавила в себе приступ гнева.

– Алло! – повторила она, – кто это?

– Алё, – раздался хриплый женский голос, – это мама Ани Бумажкиной, мы не будем ходить в садик, я отдала дочку в приют…

После короткого молчания звуки прервались – в трубке запищали гудки.

Настасья Валерьевна плохо различила слова, которые доносились сквозь шум, но смысл понятен. Она медленно опустила трубку телефона, оделась и ушла.