Олег Первушин - Polaroid. Хроники Кулуангвы

Клеёнки между стенами не обнаружил.

Волосы за год отросли. Делаю из них очень даже приличную тетиву и для лука, и для арбалета.

Ничего нового. Холодает. Надо привыкать к этим звёздам. Ковш большой медведицы высоко.

Возле затопленного баркаса отдушина нерпы. Сижу в засаде. Если я здесь зашибу, убью нерпу – у меня будет дополнительный повод нырять. И за мясом и (возможно) за оружием.

Вчера убил розовую чайку. Птиц, тем более зимой, надо не убивать, а кольцевать.

Птиц убиваю из засадного домика.

Я, наверное, мог бы убить медведицу и содержать двух медвежат. Пищи у меня хватит. Тем же птичьим мясом можно взвод медведей накормить.

Может, вчера во сне последний раз видел солнце. Я помню, как на руднике ребята встречали его. Они брели с рудника тундрой. Был уже крепкий наст, и они шли цепью, без лыж, не след в след, а за их плечами в телогрейках вставало солнце. Всё население прииска высыпало и стреляло в воздух. Парни могли бы доехать с прииска на вездеходе, но шли пешком, потому что был Праздник Солнца.

Он, на сей раз, отрезал мне дорогу к домику. У меня было моё «ноу-хау» – регулируемое двукопьё (до шаров я тогда еще не додумался, а о свойствах мяча еще не догадывался). Я быстро прикинул расстояние между его глаз и затянул верёвку.

Медведь приближался ко мне, увидев меня. Обо мне он узнал, прочитав следы, и ждал стоя на задних лапах, застыв, как статуя. Я же не мог в своей легкой одежде просто стоять, не двигаясь на этом ледяном ветру. Ждать, пока он уйдет.

Стараясь совершать как можно меньше ненужных движений, я поднял копьё и метнул в медведя. Оно попало ему в область глаз, и косолапый стал крушить снег вокруг себя, как танк со сбитой гусеницей. Мотнул башкой – копьё вылетело, при этом он орал, как пожарная машина.

Я в этот момент тихонько отползал от него под ветер…

Не выходил из-дому неделю. Сжег всё в каморке, что можно было сжечь…

Мой отец убил медведя в упор (тот опетлил его). Отец называл медведей пренебрежительно «лесными коровами». Я же в детстве убежал в страхе из тайги от простых следов.

Чем больше я хочу убежать отсюда, тем больше мне надо тренироваться. Чем больше я тренируюсь, тем больше рискую.

Мой первый гардероб совсем никуда не годиться. Перья смерзаются. Видимо, перьевую одежду можно одевать лишь под низ и не на голое тело. Перья салятся. А так всё, казалось, просто – связывай перья помельче и всё. Иллюстраторам моего горького повествования придется обойтись без экзотики. Стёганый ватник, который при свете лучины я сейчас дошиваю проволокой, состоит из клеёнки (удалось вчера найти кусок метра полтора-нА-два между стенами в дизельной) и птичьей кожи (плюс даже куски изоленты) вполне бы смотрелся в магазине полярного снаряжения – яркие пятна клеёнки, забит гагачьим и гусиным пухом, очень тёплый. Но купаться в нём, падая в проруби или пересекая трещины, не рекомендуется – утянет на дно. К телу примотан верёвками – сразу не выпутаешься, не сбросишь. А если и вылезешь на льдину – клеёные швы и кожа разойдутся. Проволока режет ткань.

А уж угроблено птиц!!! После меня останется жратвы больше, чем от прошлых зимовщиков.

Пока проедаю их зелёный горошек… Уже подташнивает.

Цеплял крюком содержимое вельбота и достал… ржавую саблю, или что-то на неё шибко похожее (по Первой Конной). Надраил, как кот яйца! В свете вспышек из печки мозжу головы Метросексуалу и Хмырю…

Растения у меня на окне чахнут, и голубь сдох. Я выкопал летом дикого (как говорили мне родители) лука, а в науке он – луговой, заячьей капусты и еще чего-то съедобного. Перегной принесли растаявшие льдины. Была земля предшественников, опилки, зола. От лучин изба почернела. Катастрофически не хватает знаний по радиоделу, двигателям, садоводству. Сопромат, ах сопромат, как тебя бы вспомнить! А так можно было б послать сигнал электросваркой в космос, спутникам.

С головой плохо. Теряю чувство меры в писанине!

Дабы посмотреть баркас, приходиться рубить лёд. Зато, вода прозрачна, как богемский хрусталь или алмаз. Правда, ни того, ни другого я в жизни не видел. Не смог обаять в Москве номенклатурщицу, а в Институте их было пруд пруди. Придёшь после смены, а они все «от Диора» и ботают не по-нашему.

Жалею, что не читал книг о полярниках – считал их в сравнении с потомственными северяками – говном. Как страшных номенклатурщиц рядом с красавицами. Может это и так, но у них снаряжение НТР (Научно-Технической Революции), а у меня одна моя шуба – десять кило. И он знает, где он, по карте, по геологии легко определит координаты.