Олеся ДЕРБИ - Вкус счастья

– Так, значит, тебя любовь интересует? – Зощенко прищурился, растянул губы в полуулыбке Моны Лизы. – Что тебе сказать? Вот мы тут смеёмся, шутим. А на самом деле в любви смешного мало. Мне кажется, в ней больше трагического.

– Но позвольте! Взаимная любовь – это и есть счастье! – Петров уже не улыбался. Взгляд его был серьёзным и строгим. – А всё остальное – печаль души, сердца, разума. По мне, так каждый должен испытать любовь, иначе утрачивается смысл человеческой жизни…

– А как появлялись ваши произведения?

– Они рождались сами, летали в воздухе вместе с историями. Их нужно было только поймать и записать… – перебивали друг друга писатели, как мальчишки, выскочившие после трудного урока на перемену.

– А хочешь, они тебе что-то коротенькое надиктуют? – улыбнулась Мадлен.

Ритка кивнула и затаила дыхание: ещё бы, она даже мечтать о таком не могла.

– Тогда пусть это будет коллективное творчество, – приготовился печатать Евгений Петрович.

– Про что хочешь? – хитро прищурился Илья Арнольдович.

– Про жадность!

– Пожалуйста: «Феодосий был жадным. Жадным до всего. А особенно ему было жалко свою жену, которая мучалась с ним, имея шанс ещё раз выйти замуж, причём удачно!»

– При чём тут жадность? – поддел Ильфа смеющийся Зощенко.

– Да так, к слову… – захохотал довольный Ильф.

– А можно про любовь? – обратилась Марго к Петрову.

– Эх… Далась тебе эта любовь. – И Евгений Петрович застучал по клавишам, громко проговаривая вслух каждое слово: «Мефодий боготворил свою сослуживицу. Не то чтобы он её любил, а именно боготворил, вознося её в мыслях прямо к Всевышнему. А вот сослуживица его любила и мечтала затащить в постель, а затем и в загс, нарожать с ним кучу детей и умереть в один день…»

– Знаешь, было так весело и легко, что не хотелось покидать эту шумную мужскую компанию, – отсмеявшись своим воспоминаниям, Рита вдруг стала серьёзной. – Но единственная тема, на которую они шутить и писать никогда бы не стали, – это война… А когда я спросила, хотели бы они на Землю вернуться, все трое сказали: «Нет!» Образно сравнили человеческое тело с тюрьмой. Такие дела, подруга. Такие загадочные писательские дела…

***

…Утром я проснулась с желанием написать книгу про Риткины посиделки в Белой комнате. Не дожидаясь следующего четверга, позвонила подруге и спросила разрешения на публикацию историй. Та посоветовалась с Мадлен. И обе странствующие по облакам дамы дали добро. Но перед тем, как приступить к творчеству, я взяла с подруги честное слово показать рукопись Ильфу, Петрову и Зощенко. Зачем? Да так, к слову… Интересно же, как оценят мои труды классики русской советской литературы.

Мы созванивались с Риткой по четвергам. У неё этот день был единственным выходным. Остальные отметки недели были расписаны на месяц вперёд: деловые поездки с мужем, спиритические сеансы, шоппинг, благотворительность, прогулки под луной и встречи в Белой комнате. Я в шутку называла этот день «чистым четвергом», намекая на очищение помыслов и смыслов. Маргарита, увлечённая своими приключениями, на шутку не обижалась. Напротив, считала четверг самым лучшим в списке недели. Ведь именно по четвергам она занималась тем, что больше всего любила в заграничной жизни – разговаривала на родном языке.

Следом за Риткой начала любить четверг и я. И вовсе не потому, что по привычке перенимала от подруги не самое лучшее. (По мнению моего горячо любимого супруга, Ритка была для меня плохим примером, которому не надо подражать. Заряжаясь энергией и жаждой приключений, после каждого нашего разговора я хотела круто изменить жизнь). А потому, что в четверг для меня открывалась завеса новой тайны. Именно с этого дня недели планировались масштабные перемены в моей скучной и однообразной жизни. Согласитесь, редко кому хочется активных действий накануне выходных. Ведь обычно новый мир строят с понедельника, а не с четверга…

Однако именно один из таких четвергов стал нашей с Риткой отправной точкой. Куда мы отправлялись? Навстречу давней мечте. Все эти прогулки в облаках, шабаши, кружевные трусики на люстре и расклады Таро были для Маргариты очередным развлечением. Не лекарством от скуки, как она любила повторять. А ширмой, плотной и пыльной, как занавес в стареньком театре. Той чертой, которую Маргарита очень боялась перейти. Границей, отделяющей девушку не только от родины, но и от мечты.