Евгений Кенин - Рехан. Цена предательства

Грозное утро светлело. Пашка, судорожно вздохнув, огляделся. Грязный снег вокруг был густо пропитан кровью. Перед ним лежал убитый его выстрелом боевик. Тот, что с взрезанным горлом, до сих пор подергивал ногой. Но Пашку уже не тошнило, ему было уже все равно, лишь сильней чувствовалась усталость и равнодушие к чужим смертям. И казалось, что другой жизни в мире не было, что так оно и было всегда…

В стороне зажимал проткнутую кавказским кинжалом ладонь один из солдат. Ротный оглядел всех и подал знак уходить.

– Все уже, скоро к своим выйдем. Тут город-то город… Держитесь, парни, – только и произнес он.

Группа вытянутой цепью двинулась дальше, уходя с чужой территории. Раненых поддерживали, не прекращая при этом постоянно осматриваться.

В одном из двориков их ожидала отвратительная картина. Несколько убитых солдат лежали в один ряд. Солдатские брюки были сдернуты, а на месте того, что гражданские именуют мужским достоинством, виднелись лишь окровавленные раны. Само же оно торчало из насильно открытых ртов.

– Уроды, бля! Животные… – не выдержал кто-то из бойцов.

– Смотрите, парни, смотрите, – сказал Ротный, – и не задавайтесь потом вопросом – «а за что мы здесь воюем?»…

Пробежали дальше. Начались центральные улицы. На них по понятным причинам не выходили, продвигаясь дворами. Здесь можно было встретить уже кого угодно, как своих, так и не совсем.

Вокруг по дорогам валялась искореженная, черная бронетехника. Вскрытые гигантским консервным ножом БТРы, БМПшки, БРДМ и танки. Множество трупов везде. Куда не кинь взгляд, всюду трупы, мертвые тела, изуродованные солдаты. И пока тишина… И в этой тишине только стаи бродячих собак пожирали мертвяков, злобно сверкая потерявшими свое осознание глазами на пробегающих мимо людей, еще почему-то живых.

Косматая зубастая тварь рванула зубами кусок мяса, колыхая непомерно раздутым брюхом.

Ротный показал – не торопиться, идти шагом.

Пошли вглубь жилых кварталов. Пашка вспомнил, что здесь они уже когда-то были. Здесь уже и до выхода из города недалеко.

Внезапно впереди послышались отчаянные крики и в лицо ударили автоматные очереди.

Опять… Пашка снова бросился на землю. Группа залегла, отстреливаясь. Засевший в переулке между жилыми домами противник не показывался, обозначая себя лишь точками выстрелов.

– Стой, стойте! Не стрелять!.. – неожиданно скомандовал Ротный. Включил свою висевшую до того без дела рацию. Солдаты прекратили огонь и залегли за укрытиями, выжидающе глядя на своего командира.

– Тайга-2, это Бурый, прием!..

После нескольких позывных Тайга отозвалась.

– Мы в квадрате… Вышли из окружения. Тут нас не пускают, это твои?..

– Квадрат… – рация помолчала, – сейчас, Бурый, я посмотрю.

Через минуту снова голос:

– Бурый, Бурый, кажется, мои. Поднимите белый флаг, махните два раза. Если там повторят, значит – мои.

Стрельба со стороны переулка прекратилась, как по команде.

– Какой нахрен флаг? – Ротный огляделся.

Кто-то протянул ему бывшим некогда белым кусок солдатской рубашки. Ротный подвязал его к СВД и поднял на вытянутой руке, качнул два раза из стороны в сторону.

Бойцы напряженно всматривались вперед. Спустя долгую минуту с той стороны показалось что-то белое и тоже качнулось. Показался человек…

– Есть, свои! – радостно загорланили парни.

– Так, пошли вперед, но аккуратно. Не доверяйте очень-то, вдруг замануха… – предупредил ротный командир и встал первым, держа оружие на руках.

Но там действительно оказались свои. Навстречу выбежали сразу несколько солдат с офицерами, помогая дойти раненым.

– Ни фига себе, мужики, вот вам досталось… – качал головой какой-то молодой лейтенант, оглядывая перепачканных в своей и чужой крови спецназовцев. Пашка поглядел на него отстраненным взглядом. По привычке оглянулся на пустынную улицу, прощупал взглядом проемы окон – не преследует ли их и здесь еще кто-нибудь. Кто знает? Жизнь, она ведь такая…

Придерживающий одной рукой задетые ребра Пасечников отмахивался от норовившего подсобить ему солдата с грязным широким лицом.

Ротный первым делом отчитал старшего офицера, вышедшего к ним навстречу:

– Вы что, своих уже от чеченов не отличаете? – уголок его верхней губы слегка дернулся кверху, – ведь могли бы и вас порюхать…

***

Худенький черноволосый мальчишка подбежал к самому краю ямы. На его подбородке едва-едва пробивался мягкий темный пушок. На вид можно было дать ему лет шестнадцать, да и то с большой натяжкой. Он с воодушевлением плюнул вниз, не зная даже, в кого из пленных интереснее попасть – Пашку или Виталю, поэтому плевок противно шлепнулся между ними, не задев ни того, ни другого.