Юлия Негина - Фантазии

Частично из книг и частично из собственных наблюдений здесь, в Париже, я заключил, что любовь к женщине – это своего рода спорт, где, как и в любом занятии, с количеством тренировок неизбежно улучшаются показатели, особенно при наличии соответствующего таланта. Суть заключается в постепенном приведении своей и ее эмоциональной сферы в состояние урагана для достижения высшей точки напряжения. С помощью разного рода средств, наиболее распространенные из которых – музыка, стихи, подарки, вино, комплименты, ты провоцируешь у нее ложное ощущение уникальности и незаменимости, возводишь ее на священные холмы как богиню, отключив тем самым критическое мышление и природную осторожность. После достижения желаемого результата богиня оказывается жертвой, возложенной на алтарь твоего тщеславия. Она уже отравлена зельем, которое ты целенаправленно вливал ей в кровь, и никогда не исцелится полностью, хотя игра уже окончена, колода перетасована, и ты начинаешь следующий кон с другими соперниками.

В этой игре есть свое очарование, и можно будет как-нибудь попробовать, но сейчас меня это совершенно не захватывает, а поскольку я уверен, что любое дело, начатое без азарта, обречено на провал или, что еще хуже, на посредственный результат, то оставляю амурные дела на неопределенное время. Тем более что настоящая интеллектуальная близость возможна только с мужчиной. Я допускаю, что бывают исключения, и время от времени рождаются женщины с ясным умом, не уступающим мужскому, такие как леди Монтегю, например, которая говорила: «Я рада, что я женщина, благодаря этому мне не придется обзаводиться женой». Я все время думал о Дюпоне, которому не удалось избежать участи обзавестись женой. Мало того, у него теперь есть и ребенок, маленький шумный сверток в кружевных пеленках. Когда я был у них в гостях за ужином, он не переставал орать ни на минуту. Бедняга Жан! Мое сердце стонет, когда я вижу, как он мечется между чувством долга перед семьей и желанием бросить все и быть только со мной. Мы мечтаем о путешествии на восток, но он никак не может решиться. Моя философия в том, что каждое взрослое существо, не важно, мужчина или женщина, если его детские годы позади, может само о себе позаботиться, и это неправильно – возлагать хлопоты о собственном выживании на кого-то другого. Я, конечно, отношу эту теорию преимущественно на счет миссис Дюпон, сам же с удовольствием предоставляю Жану право и радость заботиться о моем материальном благополучии.

Теперь мы много говорим о будущем, перебираем разные варианты развития сюжета, но на деле мы топчемся на одном месте. Вместо того чтобы плыть вместе со мной в Индию, он плывет в собственном внутреннем аду, между Сциллой и Харибдой, осознавая, что прогноз у этого путешествия пессимистичен. Эти обстоятельства омрачают наше безоблачное во всем остальном сожительство в Париже, где я впервые чувствую себя по-настоящему живым. До сих пор не понимаю, как мог Дюпон променять этот свободный, бурлящий событиями город на наш колледж в захолустье, куда он несомненно собирается возвратиться в начале нового учебного года. Я подозреваю, что он не договаривает, и есть какая-то запретная комната Синей Бороды, ключи от которой он мне не доверяет.

От мысли о возвращении в колледж у меня холодеет затылок. За эти несколько месяцев я сильно изменился, практически перевоплотился в иное существо и отчетливо понимаю, что не смогу выдержать и недели в условиях, которые я и раньше переносил с трудом: длинные мрачные коридоры, классы – тюремные камеры, учителя – надзиратели. Всей душой мне хотелось избежать этого, и я подстрекал Дюпона к побегу. Я убеждал, умолял, требовал – все способы шли в ход, но были одинаково неэффективны. Я втайне мечтал о метеорите, который упадет на его жену и ребенка во время их послеобеденной прогулки, о том, что Сена выйдет из берегов и смоет их. Но также я понимал, что это меня не удовлетворит, и необходимо, чтобы Дюпон по собственной воле, а не в силу сложившихся независимо от него обстоятельств, сделал выбор в мою пользу.

– Давай отправимся завтра к морю, наймемся матросами на корабль и уплывем куда-нибудь на восток. В Индию! В Африку! Куда угодно, где много солнца. Жизнь одна, по крайней мере та, что мы отчетливо осознаем. Обидно видеть мир только сквозь страницы книг. Я не шучу! Разве мы не свободные люди?

Я распалялся не на шутку, расписывая Дюпону преимущества жизни в дальних странствиях. Он смотрел на меня с меланхоличной нежностью.