Владимир Семибратов - Крестом и пулемётом

– Товарищ комиссар, за предложение спасибо, но… – отец Георгий сделал паузу.

– Боюсь, что вы меня в члены ВКПб не примете.

– Это почему же? – искренне удивился комиссар.

– Ну дело в том, что… В общем, я верующий.

– Что? – на лице комиссара появилось такое выражение, будто он впился зубами в самый кислый в мире лимон.

Да-да, в Бога верю, – подтвердил отец Георгий. Комиссар был явно растерян и только часто-часто моргал глазами, не зная, что сказать. Надо было срочно спасать ситуацию, и отец Георгий сделал ход конём, решив тем самым повернуть разговор в другое, абсолютно иное русло. Не говоря ни слова, он открыл ранец, вынул консервы, а потом извлёк коробку с иконой и извиняющим тоном произнёс:

– Товарищ комиссар, товарищи, тут такое дело, раньше хотел сказать, да всё времени не было. В общем, я…

В багрово-красном свете догорающего костра сверкнул золотой оклад, заискрились драгоценные камни, а повисшая кругом тишина, казалось, стала ещё гуще.

– Откуда? – наконец выдавил особист.

– У немца в ранце была, – ответил отец Георгий. – У того самого, у которого я карту, автомат и маскхалат с сапогами забрал.

– Можно? – комиссар протянул руку.

– Да, конечно, – отец Георгий передал икону комиссару.

Тот долго её разглядывал, а потом произнёс: – Страну грабят,… – и выразительно посмотрел на особиста.

– Это, сержант, по твоей части. Всё, как есть, зафиксируй, протокол составь. Жору об обстоятельствах дела допроси, не мне тебя учить. Об этом случае обязательно в Москве знать должны.

– Товарищ комиссар, а она что – из золота? – поинтересовалась санинструктор.

– Да, Наташенька, из золота с драгоценными камнями. Историко-культурная ценность и народное достояние. Икона пошла по рукам и, сделав круг, снова оказалась у отца Георгия. – Значит так, Жора. – подытожил комиссар. – Если икону спас и в Бога веришь, то тебе её и хранить. При первой же возможности переправим на Большую землю, поскольку это предмет не только религиозного культа, но и, как я уже сказал, историко-культурная ценность. А теперь, – комиссар сладко зевнул, – отбой. Часовые сменяются каждые два часа. Медведев, Шилов, Лукашевич. Я и Ёжикова под утро.

– Товарищ комиссар, вы ранены, а потому должны полноценно отдыхать.

Комиссар открыл рот, чтобы возразить, но, так ничего и не придумав, произнёс,:

– Ладно, дежурство по два тридцать. – И передал отцу Георгию часы со светящимися стрелками. – Всем спать.

Сон почти мгновенно сморил уставших донельзя людей. Не спал лишь отец Георгий, исполняя обязанности часового. Это была его вторая ночь в новом времени. Вторая ночь на войне, и вот сейчас, оставшись наедине с самим собой, можно было подвести первые итоги. Уже партизан, уже пулемётчик в составе отряда, уже эшелон с танками подорвал и за то к награде, ордену Красной Звезды представлен. И это за неполные двое суток. Что же, для начала совсем неплохо. А что завтра будет? Доживёт ли он до конца войны, или… Ведь на войне каждый день может стать последним. Да может, конечно, но пока он живой, будет бить врага, где сможет и как сможет. А там на всё воля Божья.

– У-у-у, – санинструктор вдруг задёргалась и жалобно застонала во сне.

«Кошмары снятся», – догадался отец Георгий. Да, такое с фронтовиками часто бывает. И на войне, и многие годы потом. Вот и у Наташеньки тоже. Эх, был бы он не историком, а психологом, нашёл бы способ, как Ёжику помочь. Ёжику, как зовёт лейтенант санинструктора. Ёжиком называет, ну прямо как протоирей Александр свою жену матушку Наталью. Так ведь. У отца Георгия перехватило дыхание. Неужели они? Быть этого не может! А впрочем, почему не может? Оба участники войны, оба из Минска. Причём протоирей Александр лётчиком в штурмовой авиации был, а матушка Наталья – санинструктором, и в начале войны партизанили оба, и возраст подходит, разница в пять лет, а даты рождения одинаковые – 1 сентября. Вот это встреча! Бывает же такое! Отец Георгий невольно улыбнулся, неожиданно поймав себя на мысли о том, что он приобрёл дар пророчества. Да-да, именно дар, и никак иначе. Ведь ему абсолютно точно известно, что произойдет в этом мире в последующие 72 года в целом вообще и с отдельными людьми в частности. Ну с Александром и Натальей, к примеру. Вот бы всё им рассказать – какая бы радость была узнать о том, что на войне не погибнут и что семья у них будет, дети, внуки, правнуки. Всё бы сейчас легче было. Ведь оно так всегда легче, если о хорошем конце знаешь. О хорошем…?