Александра Азанова - Были одной жизни, или Моя Атлантида

Вот уж мы и на Каме! Кругом тишина, только несколько лодок вдали друг от друга таких же любителей рыбной ловли. Папа достал рыболовные принадлежности, нацепил на удочку червяка и дал её мне, велел следить за поплавком. Сам он стал ловить рыбу сачком, он опустил его в воду, лодка медленно, без вёсел, плыла вниз по течению. В сачок то и дело попадали рыбёшки. Больше всё колючие ерши. Папа бросал из сачка в ведро с водой, что стояло на дне лодки. Вдруг мой поплавок дёрнулся, я позвала папу. Он вытащил большую щуку, подведя под неё сачок, чтобы не сорвалась с крючка. Радости моей не было предела, я загорелась рыбацким азартом! Папа положил щуку на дно лодки, – в ведёрко с мелкими рыбками не посадил её – слишком крупная, сказал: «Килограмма полтора»; дал мне удачливую удочку и насадил опять червячка. Я за ней внимательно следила, даже сон меня не клонил, такой азарт – до дрожи! Вдруг я посмотрела на мою щуку, что билась, сгибаясь-разгибаясь, подскакивая от пола лодки, рот её то и дело широко раскрывался, я заинтересовалась, не понимая, что она задыхается, прощается с жизнью. Мне было семь лет, и я многого тогда не знала. Я отложила удочку, встала на колени возле щуки и смотрела на её движения. И, сама не знаю – почему, засунула ей в рот свой указательный палец правой руки! Она захлопнула пасть, вонзя двойной ряд острых зубов в мой глупый палец! А зубы её, ведь я видела, с уклоном внутрь, что попадёт на них, уж не упустит! Я кричу от боли, перепугала папу, мой рёв эхом носится по воде, даже соседние рыбаки встрепенулись, смотрят в нашу сторону, а я ору, не могу вытащить палец из щучьей пасти. Наконец папа понял, в чём дело, бросил сачок на дно лодки, наклонился ко мне. Понял, что просто так палец не освободить, взял нож и разрезал щуке челюсти. Кое-как сняли палец со щучьих зубов, он весь в ранах, кровь так и течёт, я всё не могу успокоиться, мне и больно, и страшно, мне казалось, что щука меня всю заглотит, хотя я много её больше! Папа велел опустить палец в воду. Холодная вода несколько успокоила боль, но рыбалка уже пропала, папа повернул лодку носом в домашнюю сторону и мы поплыли в обратный путь.

Дома к пальцу привязали лист цветка алоэ. Палец долго болел, нагнаивался. В больницу меня не водили, лечили домашними средствами: привязывали то тёртый картофель, то печёный лук, приговаривая: «До свадьбы заживёт!» Действительно, пальчик мой поправился, но только я уж не просилась больше с папой на рыбалку. Я долго жалела ту щуку, по моей глупости папа покалечил ей голову ножом. Хотя и жалеть было глупо: все равно её съели!

Сухая, тёплая осень 1935 года. Только что кончились летние каникулы и началась учёба в третьем классе. В рабочий клуб, так его у нас называли, привезли фильм «ЧАПАЕВ». Многие мои одноклассники уже его посмотрели, и особенно мальчишки взбудоражились: разговоры только и слышались, как о Василии Ивановиче, Петьке, Анке, пулемётной стрельбе, белых бандитах и прочем.

Учительница, Елизавета Павловна, на уроке сказала, что кто ещё не посмотрел фильм о Чапаеве, посмотрите сегодня или завтра, показ фильма заканчивается, а мы будем писать сочинение о героях гражданской войны, конкретно о Чапаеве. Я вернулась из школы, и у домашних стала просить пятьдесят копеек, такова цена за билет. Обратилась сперва к папе, он самый главный в доме. Отказал, по какой-то причине. Просила у мачехи – не дала. Обратилась к сводной сестре, она была уже студенткой, тоже отказала мне. Я плакала, говорила им, что у меня домашнее задание, в школе будем писать сочинение, мои мольбы были напрасны! Пятьдесят копеек, вероятно, были большие деньги! Я металась, не зная, как мне быть?

Я знала, что сестра собирает медяшки, копеечки. Какое-то в её среде появилось увлечение однокопеечными монетками и у неё их набралось уже больше ста. Она их у всех выпрашивала, наказывала, если появятся, то отдавать их ей! Для хранения монеток папа сделал ей деревянную копилку: маленький ящичек, со всех сторон цельные стенки, только в одном месте небольшая щёлочка для опускания монет. Свою копилку сестра держала за русской печью, между стеной и печью было небольшое пространство, узкое, но длинное. Она печной кочергой уталкивала туда копилку, а когда надо, кочергой же и вытаскивала.

За мной не водилось порока брать что-либо мне не принадлежащее, но в данном случае я решилась на это! Сестра только что положила заветные монетки, убрала копилку и ушла из дому. В доме я осталась одна, сердце моё сильно колотилось, я разрывалась от противоречивых чувств: и надо, и стыдно, но «надо» пересилило всё остальное.