Ольга Покровская - Пока горит огонь (сборник)

– Спасибо! – просияла Катя. – Спасибо вам, дядя Гриша! Мой папа будет так вам благодарен.

– Да чё уж там, – смущенно бросил Григорий. – Ладно, хорош базарить, ложись давай. Да, отцу-то хоть позвони, что едешь.

– Угу, я позвоню, обязательно позвоню, – кивнула Катя.

Говорить Григорию о том, что отца она толком ни разу и не видела и телефона его не знает, уж точно не следовало. Тем более ее мобильный остался внизу, в квартире, и идти за ним не было у Кати никакого желания.

На всякий случай, перед тем как уснуть, она в который раз достала заветный конверт и перечитала адрес: город Харьков, улица Плехановская, 25, квартира 7, Горчакову Ивану Алексеевичу.

В плацкартном вагоне стояла влажная удушливая жара. Воняло туалетом, чужими потными телами, подкисшей едой. Расположившееся в соседнем отсеке семейство упорно колотило о стол сваренными вкрутую яйцами. Напротив, на боковушке, дородная тетка никак не могла пристроить под полкой все свои сумки, котомки и узлы.

Катя с ногами взобралась на полку, смотрела на проносившиеся за запыленным стеклом деревья, мосты, полустанки. Григорий, пристроившись рядом, мусолил купленную на станции газету. Две соседние полки были пока еще не заняты.

Катя, потянувшись, сказала мечтательно:

– Знаешь, – они договорились, что во время поездки она будет называть дядю Гришу на «ты», чтобы не вызывать подозрения у пассажиров. – Знаешь, мне так всегда хотелось сесть в какой-нибудь поезд и уехать от всех! У нас недалеко от школы были железнодорожные пути. Так я иногда убегала с уроков и сидела на косогоре, смотрела на поезда и представляла, как я сажусь в любой из них и уезжаю. Навсегда-навсегда, чтоб никого больше не видеть. У тебя такого не было?

Григорий хмыкнул:

– Нет, не было. У меня, знаешь, наоборот было. Едешь, бывало, в вагоне – не в таком, конечно, в общем вагоне. Тоска такая… И начнешь мечтать, будто возвращаешься ты домой, к семье, будто там тебя ждут… Пироги пекут, в окно поглядывают – не идешь ли? Ты, Катюха, дитя еще, не понимаешь ты, какое это счастье: иметь семью, близких людей. С жиру бесишься…

– Пф-ф, – фыркнула Катя. – Как будто семья – это обязательно близкие люди. У тебя вон тоже была семья, жена – и чё, дождалась она тебя?

– Это верно, – сумрачно кивнул Григорий. – Только я ее не виню. Ей и было-то всего двадцать два года – на десять больше, чем тебе. Молодая, красивая, волосы у нее были… как бы тебе описать… такие… как пепел, что ли? Светлые… Ей жить хотелось, одеваться красиво. Я ей колечки всякие таскал, шубки – она так радовалась, как ребенок. А тут милиция: здрасьте, ваше имущество конфисковано до вынесения приговора! Она ведь не знала, чем я занимаюсь, думала, вкалываю с ночи до утра, а тут такое… Эх! Да что там говорить, сам я ее судить не могу и другим не дам.

Он помолчал.

Кате неловко было, что она неосторожно затронула его больную тему. На минуту стало даже страшно: что, если дядя Гриша обидится на нее и высадит сейчас из поезда?!

Но он лишь задумчиво пожевал губами, поднялся, похлопав себя по карманам брюк, и сказал:

– Пойду в тамбур, перекурю маленько.

– И я с тобой! – подхватилась она. – Я тоже покурю.

– Ты это, вот что, – серьезно посмотрел на нее Григорий. – Сама там – как хочешь, но пока ты со мной – завязывай с куревом. Что про нас соседи по вагону подумают? Папаша дочке смолить разрешает!

– Я тебе не дочка! – строптиво отозвалась Катя.

– Это верно, – задумчиво кивнул он. – Но они-то об этом не знают. Так что давай-ка, не перечь бате.

С этими словами он, ссутулив плечи, вышел в коридор.

За окном поезда промелькнула узкая река, отливая на солнце серебром. Катя лежала на верхней полке, подставив лицо врывавшемуся в щель сдвинутого вниз окна ветру. Горячий воздух гладил закрытые веки, теребил влажные от пота волосы. И временами ей удавалось представить себе, что это отец ласково треплет ее по затылку. Сердце замирало и подпрыгивало, когда она думала о том, что вот уже сегодня вечером увидит его.

Каким он окажется? Будет ли рад увидеть ее? А что, если у него новая семья, если мачеха сразу невзлюбит ее?

Она крепче зажмурилась, чтобы отогнать навязчивые мысли. Потом открыла глаза.

Поезд, замедлив ход, подкатывался к вокзалу какого-то города. Чихнул, зашипел, вагоны вздрогнули и остановились. Дядя Гриша сунул ноги в сандалии и пошел пройтись на перрон. Через некоторое время он вернулся, поставил на стол несколько бутылок пива и пластиковое ведерко. Катя спустила тощие ноги с полки, спрыгнула вниз, сунула нос в ведерко. Там громоздились друг на друге красные раки со страшными острыми клешнями.