Алексей Болотников - Тесинская пастораль. №2

…Сегодня он спешил на сушилку. И подгонял Шкалика, щедро браня его и за неумеренную скорость, и за дорожные рытвины, и опоздание к назначенному часу.

Придя домой, Зоя Свиридова пролила слезу – за судьбу свою горькую, за безысходность… Побежала к соседке Варьке Аркадьевой и слово в слово пересказала той и про солому, и про пай, и про другие галькины угрозы, которые послышались Зойке в пылу стычки… Посудачили бабы, распаляя друг друга, и пошли посоветоваться к подруге, Людмиле Петровне Потехиной, к рассудительной и начитанной библиотекарше. А у Людмилы Петровны – гости! Пришли и понаехали по случаю поминок мужа, полгода как оставившего сей суетный свет… Надо же как сошлось! И уже сидя за столом и помянув покойника, как полагается, кутьёю и водочкой, Зойка, поддерживаемая Варькой, перевела разговор на свою беду. Ой, заговорили! Ой, завозмущались гости. Все вспомнили про Польку, про Прореху-то, и про отца её, и про мать… Да и кстати… исключительно кстати… про нынешнюю колхозную «контору», то есть про правление колхозное и его прогнившее основание…

Захмелевшие гости, отягощенные поминальным обедом и удручённые содержательным разговором, попытались спеть… «ту, которую покойный любил», а не получилось… И стали разбредаться… и разъезжаться.

Зойка Свиридова вернулась домой и, затопив печь, молча и одиноко сидела у плиты, заново переживая день минувший, подспудно тревожась за день будущий… Она была уже немолодой женщиной. Не было, как и во всю жизнь, планов на будущее. Из лучших воспоминаний – тот городской мужчина… Он назвал её Заиной и, прощаясь навсегда, оставил после себя открытку с фотографическим котиком и надписью на оборотной стороне: «Ты лучшая. Я полюбил тебя.». С тех пор она и жила с чувством прерванного счастья. Пенсионное содержание, словно пособие на погребение, не допускавшее ни роскоши, ни расточительности, позволяло существовать. Она носила и в будни, и «на выход» одни и те же наряды, приобрётенные в прошлой жизни для особых случаев. И была в них не более чем старомодна. На неё даже иногда засматривались. Очевидно, чтобы осмыслить эпоху.

Второй день от зари до потемок толклись имущие пайщики у кассы, парясь и томясь в толпообразной очереди, мучаясь в ажиотажном возбуждении и страхе: а вдруг денег не хватит…

– Что говорят, тетя Пана? – спрашивали Белокопытиху, с трудом продавившуюся из толпы на воздух. – На всех хватит?

– Дают… – отвечала.

Давали деньги. Живые. Наличные. Впервые за последние годы давали много. Так много, что получаемые суммы выглядели солидным капиталом, способным разом отвести долговую кабалу и погреть душу солидным остатком. «Дают – бери», – так думали многие, если не все. Их капитально подготовили к этой сомнительной финансовой операции. Этапы безнравственной подготовки, скорее уж этапы выживания: безработица, безденежье, товарообменные операции и прочие рыночные прелести эпохи «шоковой терапии». Угрожали и голодом, и нищетой, и разгулом дикого либерализма. Всего хлебнули… Всюду ощутили горечь… И впитали в кровь горчащий осадок обмана и несправедливости.

А стали давать «какие-то деньги» – и снова «клюнули».

Поспешно подписав лист договора, где читаемой была только собственная фамилия, набранная крупно, а нижние убористые строчки, вероятно, предназначались для прочтения с микроскопом, счастливчик допускался к ведомости. И, получив на руки капитал, вырывался из толпы с чувством первородной радости: гуляй, рванина!

– Сколько получил-то, дядя Яша? – пытали зеваки на крыльце. И Яшка Хамушин, бывший колхозный молотобоец, что-то отвечал невпопад, трясущимися руками пытаясь свернуть и спрятать две крупные купюры в брючный карман.

– А за что деньги дают, а тёть Зина? – завидовали молодые парни, не состоявшие в списках пайщиков.

– Да за какое-то молоко… Пропади оно пропадом…, – бойко-радостно отвечала вдова Зина Савина. И, матюгнувшись, торопилась в магазин, в другую очередь.

– На бутылку-то хватит? – не теряли надежды пацаны. И довольные юмором громко гоготали.

Пайщикам было трудно оценить получаемую сумму. Особенно трудно понять здесь, у кассы, много или мало? Меньше, чем другим, или больше? Справедливо или бессовестно? Но и полученная сумма радовала их до слез. Потому и не вдавались они в мучительные раздумья: что происходит в миг подписания договора и получения денег. Все получают. Почти все…

Лишь к позднему часу второго дня выдачи очередь поредела. Деньги не кончались. Их завезли столько, сколько колхозное казначейство не видывало никогда. С гарантией! Желающие получать все еще подходили.