А. Айзенштадт - Снимая маски псевдонимов. Пять поэтов-однофамильцев

Да разве все. что было, перескажешь?
Ведь все это могло бы и не быть —
Вся эта невменяемая тяжесть
Тупой, неповоротливой судьбы,

Вся эта неуклюжая нелепость
Окаменевших в памяти годов,
И оба мы, блуждающие слепо
Среди ненужных, незабытых снов.

Не спрашивай, кому все это надо.
Не все ли нам равно, кому? Смирись.
И я смирюсь. Покорно, у заграды
В забаррикадированную высь.

Ты ли это, дорогая, ты ли?
Та ли, что была, или не та?
Наши обессиленные крылья
Давит предпоследняя черта.
Наши окровавленные перья
(Это наших жизней листопад)
Стелются у черного преддверья,
Там, где наши души догорят.
Ты ли это, дорогая, ты ли?
Оба мы как будто бы не те.
Оба мы как будто заблудились
В этой нелюдимой темноте,
В мороке непрошеных разлук,
И впотьмах прошли друг друга мимо,
Каждый в заколдованный свой круг,
Чтобы там, у предпоследней грани,
Там, где мир спокоен, светел, пуст
Я опять прильнул к твоим страданьям
И коснулся незабвенных уст.

1.
Это ли последние итоги,
Точка. Многоточие… Тире —
Это ли мой выигрыш убогий
В глупой и бессмысленной игре?

Что теперь осталось от азарта,
Что теперь осталось от огня?
Ловко передергивая карты,
Рок всегда обыгрывал меня.

Может быть, не знал игры я правил,
Может быть, я не узнал примет.
Что мне рок из жалости оставил?
Мелкую монету бренной славы
И любви потрепанный билет.

2.
Что же будет? Разве только эта
Страшная, как совесть, тишина,
Разве только судороги света
На стекле потухшего окна,

Разве только промах отчужденья
Или неизвестности размах,
Разве только эти злые тени
В потускневших и чужих глазах,

Разве только лишняя минута,
Лишней седины осенней прядь,
Разве только то, что нам, как будто,
Никогда не свидеться опять.

Было все одновременно как-то
Радостнее, ближе и теплей —
Домик у Михайловского тракта
На убогой северной земле.
Дважды в месяц приходила почта,
Гости наезжали иногда,
Тяжело писалось, оттого что
Это были трудные года.
Небо слепло предвесенним блеском,
Снег лежал как синеватый пух,
И хотелось, только было не с кем,
Говорить о солнце южных бухт.
И хотелось, только было нечем,
Отплатить за этот странный быт,
Удивляться всем противоречьям
Страшной николаевской судьбы.
И когда предвестником зловещим
В ночь врывался африканский день,
Знал, что возвращаться будет не с чем,
Разве с грустью русских деревень.

Уезжая, знал, что он вернется 1 1 Примечание составителей: героем стихотворения является Николай Гумилев, стихи которого в нем цитируются: «Леопард», «Заблудившийся трамвай», «Жираф». .
Возвращаясь, знал, что навсегда.
Утоляя жажду из колодца,
Знал, что в нем отравлена вода.

Сон приснился: по колейке узкой
Беспричинно как-то, невзначай,
Мчался ржавый, тряский, чисто русский,
Громыхая на весь мир, трамвай.

Он проснулся. Марка на конверте
Возродила запах пышных трав,
Африку, где в судорогах смерти
Корчился изысканный жираф.

Путь, которым ты шел, стал проклятым.
Наступил неминуемый час
Боже мой! Сколько страшных Анатэм
Красным смехом приветствуют нас 2 2 Примечание составителей: в стихотворении цитируются рассказы Леонида Андреева: «Анатэма», «Красный смех», «Некто в сером», «Иуда Искариот», «Черные маски», «Сын человеческий», «Дни нашей жизни». .

Мы подходим к незамкнутым дверям.
Мы устали. Хотим отдохнуть.
Но и здесь, как везде, Некто в Сером.
Преграждает нам беженский путь.

Что же дальше? В какой мы отсюда
Снова ринемся водоворот?
И кому нас предаст новый Иуда,
Большевистский Искариот.

Неизбежна минута развязки.
Ты, Андреев, как все мы – один.
О, когда же сорвет свои Маски,
Маски Лжи, Человеческий Сын.

Отпеваем еще одну тризну.
Проклинаем еще один Брест.
Таковы эти Дни нашей жизни
И таков наш страдальческий крест!

1.
Как я смогу себя преодолеть?
Как я смогу перекричать молчанье?
Я ведь не знаю, я не знаю ведь,
Когда подточит рок мое сознанье,
Когда он скажет: «И тебе сгореть
Пришла пора у этой самой грани
Закончился твой беспримерный круг
Отчаяний и чаяний, и мук».